Катастрофа
Шрифт:
Не будем бояться за мораль наших армий. Их мораль — это мораль их вождей. Экономически мы также приготовлены.
Я решил, — продолжал Гитлер, — вступить в бой. Этот бой неизбежен. Мы не хотим терпеть кровавого террора плутократий. Мы победили наших внутренних врагов и не позволим, чтобы иностранцы диктовали нам, что мы должны делать. Мы должны победить, и мы победим!
Бунин недоуменно
Теперь же, прочитав «Последние новости», он так погрустнел, что это заметила Вера Николаевна. Желая его развеять, она сказала:
— Ян, посмотри, какая смешная карикатура!
На рисунке были изображены Гитлер и Сталин, ведущие дружескую беседу: «Нас сравнивают с гангстерами. Какой абсурд! Гангстеры карьеру кончают в тюрьме, а мы ее там начали».
Бунин кисло улыбнулся.
Зазвенел телефон. Беспечным веселым голосом говорила Цетлин:
— Как я рада вашему приезду! Война? Чепуха, никакой войны не будет. Не поздно, если мы приедем с Марком Александровичем? И Бахрах тоже у меня… Спасибо, скоро будем!
Воспрянувший духом Бунин задорно ответил по-старомосковски:
— Бью усиленно челом, низменно касаясь честных стоп ваших.
— Я побегу в магазин? — вопросительно посмотрела на мужа Вера Николаевна. — Деньги дашь?
— Дай грош — так и будешь хорош! Как же не дать? Чай, в лавках теперь не задарма отпускают товар.
Вера Николаевна заспешила в магазин, а Бунин, приняв ванну, обзвонил друзей — звал в гости:
— «Глодать кости!»
2
Гости засиделись далеко за полночь. Опасность войны, встревоженность постепенно сменились куражной беззаботностью: «Авось обойдется!»
Цетлины привезли шампанское, да не сколько-нибудь: здоровяк шофер внес, натужливо посапывая, целый ящик.
Яков Полонский пришел с сыном Александром, Борис Зайцев с охапкой цветов — «милой хозяйке!», Бахрах привел Сосинского, которого все любили и вопреки сорокалетнему возрасту нежно звали Володенькой. Деликатный Алданов вел тихую беседу со своей сестрой — Любовью Александровной. Тэффи пикировалась с Дон-Аминадо, который, в свою очередь, сыпал анекдотами. Застенчиво молчал Терапиано.
Больше всех суетился Зуров, который еще прежде Бунина, но позже Веры Николаевны приехал в Париж, а теперь успел опрокинуть салат на Алданова.
Дон-Аминадо строгим голосом произнес:
— Ваше счастье, Леня, что Марк Александрович — не Сталин.
Зуров удивился:
— Почему? В этом случае, Леня, как враг народа вы получили бы десять лет лагерей!
— И правильно! — тряхнула головой Тэффи. — Если каждый станет салатом швырять…
Зуров, туго воспринимавший юмор, покраснел от досады.
Неожиданно
— Как же тогда Леонид Федорович написал бы «Зимний дворец»?
Гости прыснули со смеху: мифический роман этот уже вызывал улыбку.
Зуров постоянно, много лет твердил о нем, даже напечатал какие-то главы, но самого романа никто никогда так и не увидел.
Дон-Аминадо с самым серьезным видом возразил:
— Сталин посоветовался бы с комендантом Зимнего, и тот сказал бы, что Зуров нужен на свободе — пока роман не закончит.
— А что, Аминад Петрович, Сталин советуется?..
— Обязательно! Пришел Ежов просить у Иосифа Виссарионовича разрешения на арест Бабеля. Тот говорит:
— Бабель все-таки писал про Первую Конную армию. Вдруг Буденный обидится? Надо спросить.
Вызвал Буденного. Спрашивает:
— Семен Михалыч, признайся, тебе Бабель нравится?
Тот лихо покрутил ус и отвечает:
— Смотря какая бабель!
Анекдот Дон-Аминадо рассказал смешно, но смеяться не хотелось: Бабель уж года три сидел в концлагере.
* * *
Выпили шампанского, расшевелились, развеселились, хором спели «Вот мчится тройка удалая…».
Алданов заговорил о мирном договоре Сталина с Германией, о том, что он компрометирует СССР в глазах всего мира.
Зуров возражал, что это — большая политическая победа Сталина, потому что ему предстоит война с Японией.
— Важно обезопасить себя на западной границе. Это Сталин и сделал!
— А почему так бесславно он воевал с финнами? — спросил Бахрах.
Зуров важно хмыкнул:
— Нарочно! Не хотел показывать свою силу, чтобы сбить с толку потенциальных врагов.
Леня мнил себя военным стратегом.
Бунин не выдержал:
— Столько тысяч русских загубить напрасно — «нарочно»! Это, Леня, вы зарапортовались.
— Вовсе нет, сами скоро убедитесь!
— Тогда, думаю, у этого полководца, как говорит Хаджи-Мурат, ума в голове столько, сколько волос на яйце.
Алданов вдруг поддержал Зурова:
— Леонид Федорович безусловно прав: для большевистских и фашистских вождей люди не являются объектом заботы. Ради своих политических претензий они спокойно ухлопают миллионы жизней. Подтверждение тому — все эти Беломорканалы и прочие, уложенные человеческими костями…
— И воспетые Горьким, — заключил Бунин.
— Как и другими представителями «самой передовой в мире литературы», — добавил Терапиано, — Шкловским, Никулиным, Катаевым, Зощенко и, конечно, Алексеем Толстым.
Высокий, с большими залысинами Юрий Терапиано, поэт и критик, рассказал, что получил письмо от Кисы Куприной. Она пишет о том, как восторженно приняли на родине Александра Ивановича, только пожить ему не удалось долго — болезнь, с которой он покинул Францию, была слишком тяжелой.