Каторжник
Шрифт:
— Ух ты! Вот народ-то мучается здесь! — поразился простодушный Тит.
— Да, такая она, Сибирь-матушка! А зимой сызнова личину надевают — только берестовую.
— Ну, слава тебе Господи березовой коры в Сибири на сто лет запасено! — философский заметил Изя Шнеерсон, кивая на великолепные стволы, окаймлявшие дорогу.
Деревья эти я приметил еще в Предуралье. Уже не один месяц сопровождали они наш путь. Причем было заметно, что это не дикорастущие деревья они были высажены специально. По весне мы даже пару раз даже пили из них березовый сок, попросив солдат проколоть белоснежную кору штыками.
—
— Так это сама матушка-царица Екатерина Великая велела. Чтобы нам, арестантикам бедным, идти, значится, с комфортом, по тенечку! — снова объяснил Фомич, невольно взявший на себя роль гида по Сибирскому тракту. — Знаешь, как ее киргизы кличут? Царь-бабушка! Да только с этим неустойка вышла: березу-то сажать и дорогу поправлять, видишь, местных поставили, а они же все вольные, не крепостные! Так вот они и взяли манеру селиться подальше от тракта! Видите, как мало сел-то здесь?
Уже после Тобольска селения стали попадаться нам все реже и реже. Дошло до смешного: имея на кармане деньги, мы с Фомичом не могли купить себе провианта — его просто не у кого было спросить.
Нас выручил случай.
Однажды во время привала мимо проезжало несколько кибиток. Эти скрипучие повозки, груженые товаром, нередко попадались нам на пути. В этот раз ее сопровождали, видимо, киргизы из какого-то северного жуза. Сафар окликнул их и о чем-то стал говорить.
Степняки переглянулись, остановили свои повозки, подъехали ближе и затеяли с нашим башкиром разговор. Заметно было, что они с трудом понимают друг друга, но все же как-то могли наладить общий язык.
— Ты о чем с ними балакал-то? — строго спросил у Сафара один из унтеров.
— Сказал — пусть пришлют соплеменников торговать. Баранов купим, каймак купим! — неохотно ответил тот.
— Ты энто брось! — злобно ощерился унтер-офицер. — А то наведешь на нас степных разбойников — нападут да всех вырежут под корень! Все вы нехристи одним миром мазаны!
Сафар нахмурился и больше не пытался заговорить с проезжавшими мимо торговцами. Однако через несколько дней нас действительно нагнали торговцы-казахи. Два степняка — видимо, отец и сын — на нескольких вьючных лошадях привезли нам две бараньи туши, мешок сушеного творога и несколько кирпичей чая. После долгого торга сделка совершилась ко взаимному удовлетворению сторон, и торговцы стали периодически наведываться к нам, продавая разные товары. Одну тушу барана мы презентовали Руковишникову, а другую разделили пополам, одну на костре пожарили для себя, а другая пошла уже в арестантский котел, а то очень уж зло на нас смотрели, так что приходилось делиться.
Веселья, впрочем, было мало. Начались проблемы с водой. Речки попадались мутные, солоноватые, после питья животы бунтовали так, что некоторые арестанты проводили больше времени в придорожных кустах, чем на тракте. «Хоть от конвоя отдохну!» — мрачно шутил один из них. Жажда мучила страшно. Чистые источники были редкостью, и за глоток свежей воды порой вспыхивали драки.
Как-то утром мы проснулись в густом тумане. Шли медленно, как ежики в молоке.
Постепенно однообразная степь начала меняться. Появились холмы, овраги, леса стали гуще. Омск, по слухам, был уже
— Чуешь, Подкидыш? — шепнул мне Сафар, идущий рядом. — Не нравится мне тут. Тихо слишком. Как перед грозой. А я грозу не люблю. Особенно такую.
Я тоже почувствовал это. Воздух стал плотным, давящим. Обычные звуки тракта приглушились. Лес стоял мертвой стеной. «Только засады тут не хватало для полного счастья», — мелькнула у меня мысль. Я напряг зрение, вглядываясь в тени. Инстинкты орали дурным голосом. Рядом напряглись Тит и Чурис. Даже Фомич перестал бубнить про «темный народ» и завертел головой. Конвойные тоже явно нервничали. Передний всадник то и дело оглядывался, унтер что-то тихо говорил Рукавишникову.
Мы прошли еще с полверсты в этой звенящей тишине. Дорога делала небольшой изгиб. И именно в тот момент, когда голова колонны начала выходить из-за этого поворота, вдруг раздался протяжный скрип. Затем оглушительный треск, и огромное старое дерево с сухими ветвями, стоявшее у самой дороги, медленно накренилось и с грохотом рухнуло прямо перед передним конным конвоиром, перегораживая путь и поднимая облако пыли и гнилой трухи.
Глава 13
Лошадь под казаком взвилась на дыбы, едва не скинув седока… Арестанты шарахнулись назад, кто-то взвизгнул. Все напряглись до предела, ожидая неминуемой атаки из леса — ну, или хотя бы чего-то поинтереснее монотонного шагания.
— ЗАСАДА! К БОЮ! — что есть мочи заорал Рукавишников, одним махом выдергивая саблю из ножен.
«Герой! Орден ему за отвагу в бою против кустов» — невольно подумалось мне.
— Стрелять по кустам! Арестантам — стоять! На месте, сволочи! А то хуже будет!
Конвоиры забегали, как тараканы при свете, вскидывая ружья, целясь в подозрительные тени. Несколько выстрелов разорвали тишину, пули с треском ушли в листву — белки и дятлы, наверное, были в шоке от такой внезапной артподготовки.
Мы с Фомичом, не прикованные к общей цепи на тот момент, рухнули за ближайшую телегу. Остальные бедолаги, удерживаемые кандалами и продольной цепью, стояли на месте. Кто с истовой молитвой, кто с отборным матом, крутя наполовину бритыми башками. Я лихорадочно шарил глазами в поисках чего-нибудь тяжелого: булыжника, полена, дохлой вороны, — чем можно было бы отбиваться, если вдруг из кустов полезут не белки, а кто посерьезнее. Адреналин бил в голову, почти как тогда, в Чаде, когда наша колонна угодила в засаду.
Прошла минута, другая. Вечность. Солдаты, торопливо перезаряжаясь, продолжали палить в многострадальный лес — видимо, решив выкосить всю флору и фауну в радиусе ста метров. Рукавишников выкрикивал команды, полные отваги и воинского пыла. Унтер матерился, пытаясь угомонить паникующих арестантов, которые мешали ему наслаждаться этой героической обороной.
Но… ничего не происходило. Ни ответных выстрелов, ни стрел, ни диких криков джунгар, или кого там еще рисовало воспаленное воображение капитана. Тишина, нарушаемая лишь эхом выстрелов да испуганным ржанием лошадей, которым вся эта комедия явно не нравилась.