Кавалер Ордена Золотого Руна
Шрифт:
9. Процент беспартийных дарований.
10. Процент бывших рапповцев (чтоб не обиделись).
11. Представитель Оргкомитета (чтоб присматривал за бывшими рапповцами насчет групповщины).
12. Один писатель, недавно сброшенный со щита (он же тайный эмиссар бывших рапповцев, чтоб наблюдал за представителями Оргкомитета).
13. Процент детских писателей.
14. Один ведущий поэт с двумя приспешниками.
15. Один бывший внутрирапповский попутчик.
А дальше идут уже странности, сон, бред.
16. Тов. Булыжников (Стройнадзор).
17.
18. Тов. Клемансон (Мосоргвывод).
Все это так тонко обдумано, так внимательно учтены эти литературные интересы и нюансы этих интересов, что, казалось бы, работа редколлегии должна принести грандиозные плоды. Но все ухищрения пропадают даром. Никакие такие особенные плоды не вызревают. Члены редколлегии и не думают собираться. Однако, если их не включают в члены, они очень сердятся, принимают меры, хлопочут, даже плачут. Они обидчивы, как артисты летней эстрады.
И чтоб с ними не связываться, не вести лишних разговоров, их включают в различные списки. Таким образом, во всех толстых журналах существует почти одно и то же литературное начальство с небольшими вариациями: вместо одного завидущего критика иногда бывает два; иногда процент детских писателей бывает недостаточен, — например, вместо полутора процента детских включают только полпроцента (это дает возможность детским писателям поднять крик о том, что их затирают взрослые писатели в союзе с оборонными). А иногда забывают т. Клемансона (Мосоргвывод), и он попадает не в двенадцать редколлегий, а только в восемь.
Если к этому добавить, что ответственный редактор, как правило, не является ни взрослым писателем, ни детским, ни оборонным, ни женским, что он не пишет стихов, не сочиняет критических статеек, никогда не ходит в свою редакцию, а дома снимает телефонную трубку, чтобы к нему никак нельзя было дозвониться, что он к литературе вообще относится отрицательно, — то, как говорится, во весь рост встает вопрос о том, кто же все-таки делает журнал. Журнал-то ведь выходит. Раз в месяц или в четыре месяца, но выходит ведь.
Журнал делает молодой человек, так сказать, безответственный редактор.
В первый год своей деятельности он еще очень скромен, смотрит на писателей расширенными глазами, носит ковбойку с открытой грудью и штаны с велосипедными браслетками на щиколотках. От него еще пахнет фабзавучем, и он с почтением произносит слова: гранки, боргес, рамка, шмуцтитул, колонцифра.
К началу второго года у него на шее появляется галстук из универсального базара, писатели уже угощают его папиросами, и он звонким голосом кричит в телефон:
— Возьмите Гладкова на шпоны, тысячу раз вам говорил! Никулина оставьте в загоне, не входит. Ничего! Он уехал в Кисловодск, не узнает. Да, и не забудьте вставить в список сотрудников Булыжникова и обязательно инициалы поставьте — М.И. А то он обижается.
Покуда молодой человек еще руководится чисто техническими соображениями,
И в то время, как сброшенный со щита интриган вступает в беспринципный блок с двумя ведущими критиками и процентом женщин против завидущего критика, объединившегося с бывшим внутрирапповским попутчиком и процентом беспартийных дарований, в то время как Клемансон (Мосоргвывод), прикрываясь именами ведущих писателей, тихо добивает Мизерника (Книгосбыт) и Булыжникова (Стройнадзор), — молодой энтузиаст типографского дела принимает на себя всю полноту власти в редакции.
Теперь на нем сиреневый костюм. Молодыми зубами он грызет мундштук вишневой трубки и кричит голосом леопарда:
— Слабо! Не пойдет! Надо короче! Учитесь у Габриловича. Фигура Перловского у вас получилась неубедительной. Нам нужен социалистический реализм, а у вас поздний романтизм на чистой сливочной лирике. Да, заходите, конечно. Только не в пятницу. В пятницу я на даче.
— Как вы думаете, командор, у меня когда-нибудь будет дача?
— Будет, Сеня, будет, — жестко проговорил Остап. — Дача, яхта, "кабриолет" с пальмочкой на капоте и шофер-китаец. Слева от вас будет блондинка с умопомрачительным бюстом, а справа — ящик с шампанским.
— А зачем пальма?
— Для красоты.
— Но ведь шоферу будет неудобно!
— Это его проблемы.
Сеня хотел пошутить насчет того, что проблемы шофера некоторым образом касаются и пассажиров, но, встретив взгляд командора, решил побыстрее спустить себя и товарища с небес на землю.
— Однако же в ближайший номер я должен сдать приключенческий рассказ, — Сеня извлек из стола стопку бумаг. — Остап Ибрагимович, может поможете выбрать что-нибудь из моих старых колоколамских.
— Я же вам говорил, Сеня, что меня интересуют только приключения миллионеров.
— Почему бы и нет? Есть один. О приключениях миллионера из Рио-де-Жанейро. Но… Остап Ибрагимович, что с вами?
— Что вы делаете, Сеня, что вы делаете? — Остап потер виски. — Вы разбиваете честное сердце советского управдома, передовика жилкомхоза.
Гость из Южной Америки
В воскресенье утром на Большой Месткомовской улице показался джентльмен, невиданный доселе в Колоколам-ске. На нем был костюм из розового шевиота и звездный галстук. От джентльмена веяло запахом душистых прерий. Он растерянно поворачивал голову по сторонам, и по его полному лицу катились перламутровые слезы умиления. Вслед за диковинным гражданином двигалась тачка с разноцветными чемоданами, толкаемая станционным носильщиком.