Кавалер Ордена Золотого Руна
Шрифт:
Дядя не спал всю ночь. Тетя плакала и тоже ничего не понимала.
— А я вам говорю, что украинцы раздавят ресефесеровцев как котят! Во-первых, они в этом году уже давно тренируются. У нас, на юге, можно тренироваться с февраля месяца. А во-вторых, они захотят отплатить Москве за прошлогоднее поражение! Уж я-то знаю! Еще в тысяча девятьсот двадцать пятом году, когда Киев играл с Ленинградом, я сказал: "Южане всегда будут бить северян".
Эту фразу произнес Онуфрий Голубец, вытирая лоб и щеки платком. Голубец потел. Пот стекал
— Вам на какую трибуну? На северную или на южную?
И Онуфрий Голубец, почувствовав себя вдруг квартиронанимателем, сказал:
— Конечно, на южную!
Теперь, сидя лицом к беспощадному солнцу, он потел и скалил зубы. Несмотря на середину мая, жара была июльской.
Бендер, сидевший через ряд прямо за его спиной, искренне ненавидел идиота, предпочитавшего все "южное", но так и не усвоившего премудростей "стадионной географии".
— Не выиграет Украина. Куда ей! — воскликнул мальчишка с толстой пачкой нераспроданных газет на коленях, сосед Голубца. — Во-первых, в голу стоит Соколов, а во-вторых, — наложат украинцам как пить дать.
По сравнению с огромным Онуфрием-Голиафом мальчишка казался пастушенком Давидом. Мальчик не обливался потом, не скалил зубов. Он дружил с солнцем. Немигающим взглядом смотрел он на зеленое поле и ждал.
Голиаф покосился на Давида сверху вниз. С минуту он соображал: стоит ли вступать в спор с этим лилипутом. Потом не выдержал.
— Это ж кто кому наложит? — спросил он ироническим басом.
— Москва наложит Украине! — звонко ответил мальчик.
Онуфрий Голубец затрясся от негодования.
— А известно ли тебе, мальчик, что украинцы тренируются с февраля? — язвительно спросил он.
— Известно, — ответил мальчик. — Мне все известно. Только куда им до наших. Украинцы мелкие. Не хватит выдержки.
— Знаешь что, мальчик, — сказал Голубец, стараясь смягчить густоту своего голоса, — давай поспорим. На три рубля! Я говорю, что побьет Украина. Хочешь?
— Пожалуйста, дяденька, — заметил мальчик, — я охотно. Только у меня таких денег нет.
— А сколько у тебя есть?
Мальчик убрал с колен газеты, встал и принялся рыться в карманах. Он вытащил хорошую костяную пуговицу, самодельный перочинный ножик и горстку медных монет.
— Это все, — со вздохом добавил он, — больше ничего нет.
И, пересчитав деньги, добавил:
— Всего полтинник. Как раз будет моя выручка…
— Ладно, — вскричал азартный Онуфрий, — ставлю три рубля против ножа, пуговицы и полтинника!
Мальчик побледнел. Ближайшие полтора часа могли лишить его всего накопленного с таким трудом богатства. В то же время прельщала возможность неслыханно, легендарно увеличить основной капитал.
— Идет! —
Давид и Голиаф ударили по рукам.
Пятидесятитысячная толпа заревела. Казалось, начинается землетрясение и за первыми глухими его ударами последуют такие удары, которые разрушат бетонный стадион, подымут и понесут пыль в атмосферу и заставят померкнуть солнце.
На поле выбежала Украина в красных рубашках. За нею РСФСР — в голубых.
Мальчик издал замысловатый возглас, который, очевидно, должен был изображать военный клич краснокожих, вцепился ручонками в колено своего мощного соседа и уже затем в продолжение всего матча не двигался с места.
Игра сразу же пошла быстрым темпом. Нападение Украины ринулось вперед. Мяч легко перелетал от красного к красному, минуя голубых. Последний москвич остался позади. Еще секунда, и украинец вобьет в ворота противника первый мяч.
Из-под усов Голиафа вырвался рокот. Давид закрыл глаза. Послышался сухой удар. Стадион замер. И сейчас же задрожал от криков. Вратарь сделал невозможное. Он задержал "мертвый" мяч.
— Бэсина! — прошептал Голиаф.
— А-а! — воскликнул Давид. — Классный голкипер Соколов. Мировой голкипер!..
И еще сильней вцепился в тучное колено соседа.
Москвичи рассердились. Теперь инициатива была в их руках. Мяч с математической точностью переходил от голубого к голубому. Его вырывали, посылали к воротам Москвы, но он снова, неумолимо приближался к Украине. Центр полузащиты передал его центру нападения, тот "обвел" украинского бека и передал мяч инсайту. Путь свободен. Инсайт несется вперед. Украинский голкипер растопырил руки…
Голиаф закрыл глаза и отвернулся.
— Дае-ошшь! — крикнул мальчик, сверкая глазами.
Удар! И мяч полетел в сторону, минуя ворота.
— Тьфу! Шляпа! — с омерзением сказал мальчик. — Ш-ш-ляпа!
Голиаф захохотал.
— По воротам не могут даже ударить! — завизжал он. — По воротам, молодой человек, нужно уметь бить, бить, бить!
Первая половина игры окончилась вничью.
Давид и Голиаф смотрели друг на друга с нескрываемым отвращением. Голиаф пробился в буфет и притащил оттуда две бутылки ситро. Одну он утвердил между ногами — про запас, а из другой долго с наслаждением пил, поглаживая моржовые усы, фыркая, как конь, и с удовольствием отрыгиваясь. Давиду он не дал даже глотнуть.
— Плакала твоя пуговица, мальчик, — издевался он, — плакал твой ножик. Плакал полтинник! Наложат украинцы москвичам.
— А ты что, киевский? — грубо спросил мальчик.
— Я харьковский, — ответил толстяк, — у нас, слава богу, в футбол умеют играть. Не то что у вас в Москве.
— Смотри, дядя за своей трешкой. А моего ножичка раньше времени не касайся.
Вторая половина игры велась с необыкновенным упорством. Игроки падали, подымались, снова падали и снова бросались в бой.