Кавалер Ордена Золотого Руна
Шрифт:
Осененный гениальной догадкой Остап развернулся в противоположном направлении и, сделав шесть решительных шагов, раскрыл лбом дубовую дверь.
— Товарищ Бендер! Какая неожиданность! — в оловянных глазках Попугаева отражалась тусклая, цвета мочи, лампочка. — Гора с горой, как говорится, не сходится, а человек с человеком… хе-хе…
Несмотря на маленькую свою площадь, комната была высока, как шахта. Потолок ее скрывался во мраке, рассеять который была бессильна маленькая керосиновая лампа, висевшая
— Скажите, товарищ, — громко обратился Остап к сидевшему у двери милиционеру, — здесь проходит лекция "Глисты у детей"?
— Э-э-э… Остап Ибрагимович, пришлось внести коррективы. Так сказать, с волками жить — по-волчьи… — благодарная еще минуту назад аудитория угрожающе зашумела. — Или, правильнее сказать, в чужой монастырь со своим уставом не суйся. Ну что, товарищи? Последний анекдотец на посошок? Знаете новую армянскую загадку?.. Красная, длинная, висит в гостиной и пищит? Не знаете?.. Хе-хе… Ну так вот… Селедка! Красная, потому что покрасили, висит, потому что повесили, а в гостиной, чтоб трудней было отгадать!
Пока Попугаев корчился от приступов здорового, жизнерадостного смеха, милиционеры вывели своих подопечных из комнаты.
— Нет, — сказал Остап жестко. — Длинное и красное — это не селедка. Это — машинка для снимания валенок.
Попугаев замер с раскрытым ртом и уставился на Остапа.
— Н-нет, — пробормотал он, — это селедка… Я знаю наверное!
— Нет машинка.
— Селедка!
— Машинка!
— Селедка, — плачущим голосом сказал Попугаев, — ей-богу же, селедка.
— Машинка!
— Но почему же? Почему?
— Так. Машинка. Я сам читал, — отрезал Остап.
Попугаев забегал по комнате.
— Почему же она красная? — воскликнул он, ломая руки.
— Потому что покрасили.
— А почему висит?
— Потому что повесили.
— А… это самое… в гостиной… Почему в гостиной?
— Чтоб труднее было угадать.
Попугаев в изнеможении опустился на стул. Его внутренний мир был разгромлен. Жизнь потеряла смысл. Усы его опустились. Оловяшки потускнели.
— И не пытайся понять, — Остап был беспощаден. — Ты глуп. Мозг у тебя, Никанор, отсутствует совершенно. У тебя нет мозга, даже фабрики Чужаго. И я с уверенностью могу сказать, что твой бедный папа мог бы быть стекольщиком, потому что такой прозрачной башки, как у тебя, я не видел еще ни разу в жизни. Но ты, друг Никаноша, не печалься. Пройдет каких-нибудь сорок лет и ты привыкнешь. Кстати, известно ли тебе, что такое "Стг" и "Иятрп"? Не известно? Ага! — Остап взял Попугаева за грудки. — А это значит: "Сиди тихо, гнида. Иначе я тебе ребра переломаю!"
Собравшись с духом, Попугаев сделал попытку улыбнуться:
— Право не пойму, уважаемый Остап Ибрагимович, к чему такой антураж?
— Так уж и не понимаете,
— От дедушки, — быстро ответил Попугаев. И охотно пояснил:- он и сейчас живет… в доме обеспечения старых политкаторжан.
— Что, такого знаменитого дедушку и прокормить не можете?
— Ну, как человек интеллигентный, вы понимаете, что люди нашего круга не умирают с голоду…
— Ты уж точно умрешь не от голода. — Остап дважды пристукнул Попугаева затылком об стену. — Ладно, колись. Твой папа был не стекольщиком. Верно? Верно. Значит, кем был твой папа? Остается одно — графом. Верно, Средиземский?
— Право, Остап Ибрагимович, видит бог, не пойму…
— Бог видит, да не скоро скажет. Колись, гнида! — взревел Остап. — Душу выну! А тело под колонну положу, до следующего Дня пионерии не найдут.
Глаза Попугаева закатились, он начал медленно оседать. И без того стойкий запах сыра-бакштейн получил мощное подкрепление.
Когда Остап вышел из дворца, от праздничного утра не осталось и следа. Шел легкий секучий дождь. Шары, увядшие за праздник, падали на мокрый асфальт.
— Циничная погода, — процедил великий комбинатор.
На площади с нарзанным визгом поднялись фонтаны.
Глава 16.
Первенец
Бывший мещанин, а ныне бесцветный гражданин города Колоколамска Иосиф Иванович Завитков неожиданно для самого себя и многочисленных своих знакомых вписал одну из интереснейших страниц в историю города.
Казалось бы, между тем, что от Завиткова Иосифа Ивановича нельзя было ожидать никакой прыти. Но таковы все колоколамцы. Даже самый тихий из них может в любую минуту совершить какой-нибудь отчаянный или героический поступок и этим лишний раз прославить Колоколамск.
Все было гладко в жизни Иосифа Ивановича. Он варил ваксу "Африка", тусклость которой удивляла всех, а имевшееся в изобилии свободное время проводил в пивной "Голос минувшего".
Оказал ли на Завиткова свое губительное воздействие запах ваксы, помрачил ли его сознание пенистый портер, но так или иначе Иосиф Иванович в ночь с воскресенья на понедельник увидел сон, после которого почувствовал себя в полном расстройстве.
Приснилось ему, что на стыке Единодушной и Единогласной улиц повстречались с ним трое партийных в кожаных куртках, кожаных шляпах и кожаных штанах.
— Тут я, конечно, хотел бежать, — рассказывал Завитков соседям, — а они стали посреди мостовой и поклонились мне в пояс.