Кавалер Ордена Золотого Руна
Шрифт:
— Нэ понимаю. Лично этот бумажка лично я бросал. Вот здэсь маленьким буквым нэхороший слово написан. Слуший, невеста, ты же этот сто рублей в лифчик прятала!
Раздался рык смертельно раненого вепря и на Остапа, сокрушая столы и стулья, ринулся багровый армянин.
Последнее, что успел сделать Остап — это крикнуть Сене, чтобы тот спасал Машу.
Командор очнулся от прохладного, неземной нежности ветерка. Рядом были перила. Он подтянулся и заглянул вниз.
Внизу было небо.
Но какое? Яркое, населенное, обильно покрытое созвездиями улиц и
Остап взглянул наверх. Там тоже было небо. Обыкновенное. Такое, как в Калуге или Одессе, а может быть, и в Рио-де-Жанейро. Оно, правда, несколько уступало "земному" небу в освещении, но все же было очень красиво.
По щекам Остапа катились слезы, быстрые, крупные.
— Остап Ибрагимович, идемте… — позвал тихий голос. Машин.
— Сколько? — спросил Остап, не оборачиваясь.
— Немного, — ответил Сеня. — И вот это.
Остап оглянулся. В руках у Сени был обломок граммофонной трубы.
Он размахнулся, чтобы зашвырнуть обломок в нижнее небо.
— Не спешите, — остановил его Бендер.
— Почему?
— Есть идея.
Утром все трое стояли на холме на южной окраине Тифлиса. Внизу лежал молодой дачный поселок.
— Остап Ибрагимович, не щурьтесь, пожалуйста, — забеспокоилась Маша, — я и так на ваш левый глаз почти всю пудру истратила. Сенечка! — продолжила она прерванный разговор. — Может, мне вернуться? Вам и без меня трудно. Никто меня не тронет. На Фуникулер я больше ни ногой. Пойду опять на трикотажную фабрику, — добавила она неуверенно.
— Нет, — отрезал Сеня и поправил на плече сумку с Машиными вещами. — Ни на Фуникулер, ни в другой ресторан, ни на фабрику. Возвращаешься к тетке в Туапсе и ждешь меня 3 месяца. Ровно 3 месяца. Обещаю, я за тобой приеду.
Остапа решительность Сени не удивила, он понял все еще в ресторане.
— Так. Подходящий курятник. Приступаем. Сеня, держи свою рейку или как там она называется. Ну и сантиметры же ты нарисовал. Этот вот, по-моему, раза в два больше того.
— Так ведь на глазок, Остап Ибрагимович…
— Маша, бери блокнот и косынку. Лучше вон ту, красную. А эту дай мне. Накрывать "ценный прибор", когда владельцы недвижимости подойдут слишком близко.
Бендер еще раз осмотрел подобие треноги с закрепленным на макушке обломком граммофона.
— Повторяю! — скомандовал он. — Работаем по системе Станиславского: зритель как бы есть, но его как-бы нету. Понятно?
— Это в том смысле, что на жильцов не смотреть? — кокетливо спросила Маша.
— Умница! — подтвердил Остап.
Через несколько минут жители поселка увидели деловито снующих между домами геодезистов. Первым почуял неладное товарищ Сандыкашвили.
— В чем дело, товарищи? — спросил он, водрузив живот на перила веранды. — Нефть ищете?
— Слушайте радио, — ответил Остап, не удостоив дачевладельца взглядом.
Обеспокоенный товарищ Сандыкашвили включил комнатный репродуктор. Послышался хрип,
"Внимание, товарищи, передаем оперетту "Прекрасная Елена". Действующие лица:
1. Е л е н а — женщина, под прекрасной внешностью которой скрывается полная душевная опустошенность.
2. М е н е л а й — под внешностью царя искусно скрывающий дряблые инстинкты мелкого собственника и крупного феодала.
3. П а р и с — под личиной красавца скрывающий свою шкурную сущность.
4. А г а м е м н о н — под внешностью героя скрывающий свою трусость.
5. Т р и б о г и н и — глупый миф.
6. А я к с ы — два брата-ренегата.
Музыка оперетты написана Оффенбахом, который под никому не нужной внешней мелодичностью пытается скрыть полную душевную опустошенность и хищные инстинкты крупного собственника и мелкого феодала".
Минут десять товарищ Сандыкашвили пытался найти связь между древнегреческим феодалом Менелаем и человеком в белой фуражке, но так ничего и не найдя, вконец перепуганный бросился на улицу.
— Не мешайте работать, — сказал геодезист, набросив платок на страшный прибор. — Что вам не понятно? Международная обстановка напрягается с каждым днем. Кантонцы захватили Хэнань. Разве не слышали? Принято решение, — он сделал паузу и закатил глаза. — Вы понимаете, кем? Короче, принято решение продолжить Военно-Грузинскую дорогу под названием Военно-Армянской от Тифлиса до Еревана.
— Но почему вы меряете мой огород? — залепетал товарищ Сандыкашвили.
— Не только огород, но и дом. И не только ваш, но и практически все в поселке. Здесь пройдет трасса. Гордитесь.
— Нет! — завизжал дачевладелец. — Не может быть!
— Может, генацвали, может… И что вы так волнуетесь? Все домовладельцы получат компенсацию в соответствии со стоимостью стройматериалов по государственным расценкам. Отойдите, генацвали, не мешайте работать.
Но "генацвали" начал бегать по кругу, хватая геодезистов за руки и задавая глупые вопросы в том смысле, что неужели нельзя проложить дорогу в двадцати метрах левее или правее, на что мужчины отвечали странными словами про небо в клеточку и Северное сияние, а девушка — про какой-то 101-й километр. Вокруг собрался почти весь поселок. Все страшно волновались.
Наконец старший геодезист, похлопав товарища Сандыкашвили по щеке, сказал, что такие вопросы решаются "тет-а-тет" и не под открытым небом.
— Считаться не приходится, — добавил он многозначительно.
Что такое тет-а-тет товарищ Сандыкашвили не понял, но тут же пригласил геодезистов к себе. Одновременно он подмигиванием, поцокиванием и выразительными жестами призвал мужчин не расходится, но разогнать по домам женщин, детей и коз…
— На то, чтобы раствориться в складках местности, — процедил Остап, помахивая на прощание благодарным дачникам, — у нас всего четверть часа. Как раз достаточно, чтобы обойти поселок за следующим холмом в направлении, противоположном ожидаемой погоне, и проникнуть в город. Далее, вплоть до Батуми мы не знакомы.