Кавалер Ордена Золотого Руна

Акопян Альберт

— Спасибо, товарищ, — холодно ответил Гусев, — Пока еще не требуется.

Но осмотрев друг друга пассажиры увидели на костюмах голубые пятна и полоски.

— Нам как раз к кают-компанию, — обрадовался Семенов и потащил Остапа куда-то вниз.

В кают-компании уже сидел молодой веснушчатый матрос. Еще час назад Семенов засадил его писать стихи для походного выпуска газеты "Красный черноморец".

— Ну что, Жученко, нашел рифму на "вымпел"?

— Найдешь ее! Тут Сам Пушкин не срифмует.

— Давай-давай! Пушкин, может, и не срифмовал бы, а товарищ Маяковский — запросто.

— Вымпел — пепел. Нет. Вымпел — румпель. Тоже нет. Вымпел —

шомпол. Совсем не то… Э-эх…

Пришли военкоры в брезентовой рабочей форме. Все поспешно закурили и расселись.

— Вот что, ребята, — сказал Семенов, — завтра входим в соприкосновение с капиталистическим миром. Во-первых, надо отразить переход, работу личного состава. Есть известие с эсминцев, что они объявили друг с другом соцсоревнование. Подробности получим по семафору. А у нас как в машинном отделении? Как работают механизмы? Это же все надо отразить, товарищи. Надо, надо, надо. Кто напишет? Раскачивайтесь, ребята. Фельетончик нам подкинет товарищ писатель. А вот кто будет писать привет дружественному турецкому народу? Может, Жученко? А, Жученко?

— Вымпел — трап, отозвался вконец ошалевший Жученко.

— Дался тебе этот вымпел. Замени чем-нибудь.

— Жалко. Уже первая строчка есть. — Жученко снова что-то забормотал.

Не успел Севастополь скрыться из вида, как в кают-компании послышались страшные звуки.

— Синдрофос, синдрофос, синдрофос. Аркадаш, аркадаш. Кампаньо.

Свободные от вахты краснофлотцы заучивали турецкие, греческие и итальянские слова из специально выпущенного к походу "Словарика наиболее употребляемых слов", чтобы явиться за границу во всеоружии. Зубрили бодро, на все Черное море.

— Тешекур едерим.

— Здравствуйте — мерхаба. Прощайте — смарладык. Бу насыл бинадыр, бу насыл бинадыр. Что это за здание?

А никакого здания еще не было видно и не могло быть.

Кто-то заунывно басил:

— Дайте мне стакан воды. Бина бир стакан су вериниз. Дайте мне стакан воды. Дзосте му эна потири неро. Дайте мне стакан воды. Дате ме ун биккиере д'аку.

Можно было подумать, что бедняга умирает от жажды. Но вдруг он завопил:

— Пулита ме ле стивали. Почистите мне сапоги. Это по-итальянски. А по-турецки? — Беним гизмаларыны темизление. Ох, лучше я сам почищу.

Тут вмешался Семенов.

— Не будем спешить, товарищи! Давайте по порядку. Сначала греческий. Весь греческий алфавит составлен из русских букв, но понять ничего невозможно. Вот для этого и составлены словари. Значит, пушка-канони, товарищ-синдрофос, подлодка-поврихиа, а кухня-камбуз, как и у нас. Всего делов-то выучить.

— Маловато будет. Трудновато будет объясниться.

— Ничего, хватит. Вы не забывайте, товарищи, что кроме этих слов есть еще слова, созданные революцией. Это наш революционный язык:

Пятилетка

Советы

Промфинплан

Большевик

Беломорканал

Колхоз

Чекист

Их много, этих слов, и их поймут без перевода везде, куда мы ни при… — Семенов вдруг осекся на полуслове, быстро захлопал белесыми ресницами и с криком "Даешь!" бросился в свою каюту.

Остап с тоской смотрел в иллюминатор, за которым стремительно и близко неслась вольная вода.

Глава 27.

Марафонская дистанция

Голубой советский крейсер стоял на открытом рейде против дачной пристани Фалерон. Слева, за мысом, густо покрытым белыми

и розовыми домиками, находился порт Пирей. Справа, на высоком холме, виднелся афинский Акрополь. Был конец сентября. Светило сильное солнце, дул африканский ветер, и поднятая им древняя пыль создавала легкую мглу.

Краснофлотцы, готовясь съехать на берег, бесконечно чистили друг друга щетками и поминутно поправляли бескозырки.

Два часа назад на корабле произошел скандал. Все шло блестяще: "Красный Кавказ" стоит не рейде Пирея. Команда выстроена. К кораблю мчится адмиральский катер. В нем сидит красивый старик в треугольной шляпе, в золотых эполетах, с голубой лентой через плечо. Стреляют пушки. Оркестр играет встречу. Все в полном порядке. Все голубое и белое. Старпом подымает голову, чтобы бросить последний начальствующий взгляд, и вдруг на самой высокой площадке кормовой надстройки видит бесформенную группу в цивильных пиджаках, мягких шляпах и разноцветных галстуках. Более того, пиджаки расстегнуты, шляпы набекрень, а галстуки развеваются. Галстучно-пиджачная группа невыносима для морского глаза. Душу старпома охватывает мрачное отчаяние. Он откладывает до окончания церемонии вопрос: "Кто виноват?" — и задается вопросом: "Что делать?" Молниеносно найдена замечательная формула: "Всем перейти на левый борт!" Это, конечно, значит, что всем оставаться на местах, а штатским действительно перейти на левый борт. Там их никто не увидит, там они не будут портить картину.

Последовавшее через полчаса бурное выяснение отношений, предстоящая покраска на палубе и в кают-компании, угроза пробегавшего мимо Семенова пропесочить писателя на весь флот, если к вечеру не будет фельетона и, наконец, записная книжка Остапа, в которой красовалась все та же единственная запись о синеньких волнах, шлепавшихся об адмиралтейские ступени, убедили галстучно-пиджачную группу съехать на берег с целью выявления "язв капитализма".

Краснофлотцы сдували с рукавов последние пылинки. Подали баркас. И тут на палубу, прижимая подбородком стопку брошюр, вывалился Семенов.

— Налетай, братцы! — прохрипел он страдальчески и начал рассовывать книжки спускающимся краснофлотцам. — Держите! "Словарик наиболее употребляемых выражений на все случаи жизни. Автор — Федор Сидорович Семенов". Молодцы — корабельная типография, не подкачали. Успели. Держите, не пожалеете!

— Послушай, Семенов, а где же перевод на греческий?

— Да в том-то и дело, братцы! — радостно завопил Семенов. — Не надо перевода! В этом словарике не отдельные словечки, а целые выражения из русских слов, которые понятны любому иностранцу без перевода! Я проверял! Вот, спросите у механика Костыньша, он латыш. Куда там вашему эсперанто! — не унимался Семенов, — целые выражения! Эх, если бы из таких слов целую заметку или рассказ написать… — Семенов вдруг осекся на полуслове, быстро захлопал белесыми ресницами, сунул нерозданные книжки латышу Костыньшу и с криком: "А что?! Даешь революционный роман!" — бросился в свою каюту.

Остап с опаской раскрыл брошюру. На 16 страничках, аккуратно пронумерованные, шли в столбик "наиболее употребляемые" выражения "великого и могучего":

1. Виктория Коммунизма — Норд, Зюйд, Вест, Ост!

2. Старт Коммунизма — Финиш Капитализма.

3. Салют (Виват, Ура) Коммунизму (Социализму, Промфинплану, Беломорканалу, Колхозам, ЧК, ОГПУ).

4. "Авроры" канонада — баста буржуям лимонада!

Остап заглянул в конец брошюры:

222. Марксизм-Ленинизм — О! Бернштенианство — тьфу!