Кавалер Ордена Золотого Руна
Шрифт:
Керосинов, хотя и зарос какими-то корнями, оказался бодрым и веселым человеком.
— Ну что, старик, — дружелюбно спросил профессор. — Метеорит помнишь?
— Все, батюшка, помню. И метеорит, и рахит, и радикулит, — радостно ответил полуторавековой старик.
Потом подумал и добавил:
— И столыпинщину… Все приезжали. Александр Первый приезжал. И Голенищев-Кутузов приезжал с Эггертом и Малиновской. И этот, который крутит, киноимператор приезжал. И Анри Барбюс в казенной пролетке приезжал, расспрашивал про старую жизнь, я, конечно, таить не стал. Истязали, говорю. В 1801 году, говорю.
Тут старик понес такую чушь, что его увели. Больше никаких сведений
— Ну-с, — задумчиво молвил профессор, — придется делать бурение.
За пиво он не заплатил, раскинул на Большой Месткомовской палатку и зажил там, ожидая, как он говорил, средств из центра на бурение.
Через неделю он оброс бородкой, задолжал за шесть гроссов пива и лишился собак, которые убежали от него и рыскали по окраинам города, наводя ужас на путников.
Колоколамцам юный профессор полюбился, и они очень его жалели.
— Пропадет наш Новохамский без средствиев, — говорили они дома за чаем, — а какое же бурение без средствиев!
По вечерам избранное общество собиралось в "Голосе минувшего" и разглядывало погибающего путешественника.
Профессор сидел за зеленым барьером из пивных бутылок и пронзительным голосом читал вслух московские газеты. По его маленькому лицу струились пьяные слезы.
— Вот, пожалуйста, что в газетах пишут, — бормотал он. — "Все на поиски Новохамского", "Экспедиция на помощь профессору Новохамскому". Меня ищут. Ох! Найдут ли?!.
И профессор рыдал с новой силой.
— Наука! — с уважением говорили колоколамцы. — Это тебе не ларек открыть. Шутка ли! Метеорит! Раз в тысячу лет бывает. А где его искать? Может, он в Туле лежит! А тут человек задаром гибнет!
Сердобольный Никита Псов вздумал было сбегать в губцентр за помощью. Пробежав километров шесть, он сообразил, что никогда в губцентре не был и дороги туда не знает.
Наконец, через месяц, экспедиция напала на верный след.
С утра Колоколамск переполнился северными оленями, аэросанями и корреспондентами в пимах. Под звон колоколов и радостные крики толпы профессор был извлечен из "Голоса минувшего" с трудом поставлен на ноги и осмотрен экспедиционными врачами. Они нашли его прекрасно сохранившим силы.
А в это время корреспонденты в пимах бродили по улицам и, хватая колоколамцев за полы, жалобно спрашивали:
— Гнойники есть?
— Нарывы есть?
На другой день северные олени и аэросани умчали спасителей и спасенного.
Экспедиция торопилась. Ей в течение ближайшей недели нужно было спасти еще человек двадцать исследователей, затерявшихся в снежных просторах нашей необъятной страны.
Глава 24.
"Красный калошник-галошник"
Холодным летним утром в молочные небеса над Мурманском взмыл воздушный шар. Полет был организован журналом "Приключенческое дело", для каковой цели было зафрахтовано "изделие № 1", — опытный образец и гордость треста резиновых изделий — воздушный корабль "Красный Калошник-Галошник". Была на шаре и другая надпись: "Редакция журнала «Приключенческое дело». Главный редактор — товарищ Икапидзе". Однако по настоянию Тенгиза Акакиевича вторую надпись нанесли выше "Красного Калошника-Галошника", поэтому с земли ее не было видно.
Программа полета воздушного шара была спущена сверху. Она включала максимальную высоту, минимальное расстояние до государственной границы, а также темы диспутов и политигр, которые экипаж должен был проводить среди местного колхозного населения,
Это было не очень легко. Пер-Лашезову мешал живот, маленький плотный животик, похожий на ядро, вроде тех ядер, какими севастопольские комендоры палили по англо-французским ложементам в Крымскую кампанию.
Собственно, фамилия "Пер-Лашезов" была партийным псевдонимом.
Нет ни одного гадкого слова, которое не было бы дано человеку в качестве фамилии. Счастлив человек, получивший по наследству фамилию Баранов. Не обременены никакими тяготами и граждане с фамилиями Баранович и Барановский. Намного хуже чувствует себя Бараний. Уже в этой фамилии слышится какая-то насмешка. В школе Бараньему живется труднее, чем высокому и сильному Баранову, футболисту Барановскому и чистенькому коллекционеру марок Барановичу. И совсем скверно живется на свете гр. гр. Барану, Баранчику и Барашеку.
Власть фамилии над человеком иногда безгранична. Гражданин Баранчик если и спасется от скарлатины в детстве, то все равно проворуется и зрелые свои годы проведет в исправительно-трудовых домах. Братья Барашек и не думают отдаваться государственной деятельности. Они сразу посвящают себя молочной торговле и бесславно тонут в волнах финансовых инспекций. С фамилией Баран не сделаешь партийной карьеры. Общеизвестен тов. Баран, пытавшийся побороть проклятие, наложенное на него фамилией, и с этой целью подавшийся было в марксисты. Но увы… Несмотря на гимназическое прилежание и каллиграфический почерк его не избирали ни 1-м, ни 2-м, ни 3-м секретарем вышестоящих партийных органов, ни освобожденным секретарем нижестоящих. Его не избирали и на общественных началах. Даже музыкальное оформление политпосиделок поручали партийцу Медведеву, вернее, его фамилии. Баран стал балластом, выброшенным в ходе очередной чистки за борт.
Настоящая фамилия Пер-Лашезова была Баранина. О! Не спешите смеяться! Какую замечательную карьеру сулила сия фамилия в прежние времена! Городовой Баранина. Оберполицмейстер Баранина. Городской голова Баранина. Да что мелочиться! Генерал-губернатор Баранина! Увы, Октябрьскую революцию Серафим Баранина встретил будучи приказчиком виноторговца Ненарокова. А в смутные времена связываться с государством, особенно с полицией, он не стремился. Хотя возможности были немалые.
3-го апреля ограблен ювелир Биберман, а 4-го Леня Доберман пьет шампанское? 1-го мая у рабочего Безлюдного пьют водку? По настоящему пьют (с опохмелом 2-го мая) или понарошку? Все это знали двое. Но если виноторговец спешил предупредить полицию, то приказчик Баранина — клиентов. Его чаевые оказались выше: дом и имущество Ненарокова, авторитет среди "социально близких" и благонадежная, ручейковая фамилия "Пер-Лашезов". Название парижского кладбища, у стены которого были расстреляны последние коммунары, стало сначала подпольной кличкой, затем — партийным псевдонимом и, наконец, — просто фамилией весьма ответственного работника.