Кавалер Ордена Золотого Руна

Акопян Альберт

Лишь перечитав список жильцов по слогам, Остап постиг двойственный смысл слов умирающего графа о "предательстве фамилии": гражданин по фамилии Средиземский среди пайщиков жилтоварищества не числился.

"Господи, помоги!" — причитал Бендер, рыская по графской комнате и перетряхивая многочисленные коробочки, конверты и брошюры, — никогда мне не нужно было так мало: имя! только имя! одно короткое слово! Хорошо, хорошо, согласен: это было бы слишком просто. Тогда дай мне хотя бы его детскую фотографию. Но учти, в этом случае я отниму у моего старшего братика-близнеца не только имя, но и воспоминания детства".

Увы, никаких следов сына в графской комнате не было.

Старухи, сопровождавшие гроб, совершенно выжили из ума. К тому же они познакомились с графом всего несколько лет назад, на похоронах какого-то князя. Вообще, ни один из осколков дворянских фамилий (тьфу!), допрошенных Остапом во время поисков графа, ничего толком о его сыне припомнить не мог. Одни говорили, что он был хилым мальчиком и постоянно лечился в деревне, другие — что беспутствовал в Петербурге. "Подлец, — возмущался Остап, — он что, до революции начал маскироваться?!" Попутно выслушав невнятные показания студентов, Бендер назидательно изрек:

— Стыдно, товарищи, стыдно. Я вот, настоящий сын, а без всяких… — он покрутил рукой, — шараханий. Как в восемнадцатом отрекся, устно, письменно и… всей душой, в общем, боремся за советскую власть, не щадя сил и здоровья. Вот, перебросили в Москву для кадрового укрепления ГИИП ССУСУУСУ. Дай, думаю, проведаю старика, может, сменил платформу.

— А право на комнатку батюшки своего-таки имеете, — услужливо вставил вовремя подоспевший управдом.

— Да-а. Но чтобы все строго по закону!

— Мы, управдомы, законы знаем… Замечательной души человек был ваш батюшка… хоть и дворянин… Управдома не обманешь. У нас каждый жилец как на ладони. Так что не извольте беспокоиться, уважаемый товарищ, сегодня же и оформим.

Оставшись один, Остап свалился в неудобное кресло и сказал: "Так. Результаты осмотра нулевые. Зато разжился крышей в Москве. Милые люди, эти управдомы… Милые люди… милые… "Придется переквалифицироваться в управдомы", — вспомнилась горькая шутка на днестровском льду. — А не пощупать ли "жилец-бетонного" на предмет…" — подобно тому, как мыло наводит на мысль о бане, болтовня управдома о "жильцах на ладони" навела Бендера на спасительную комбинацию.

Глава 3.

Кандидаты

Каждый год по Москве распространялся слух о том, что скоро, может быть, даже через несколько дней, всех управдомов переименуют в дворники. В "Известиях административного отдела Моссовета" этот оскорбительный слух обычно получал полное подтверждение. Между заметкой о собрании всадников конного резерва милиции и требованием незамедлительной очистки дворов от мусора управдомы с ужасом читали строки, посвященные их профессии. Там коротко и сухо сообщалось, что страна не настолько богата, чтобы содержать армию управдомов, и что на службе будут оставлены только те из них, которые согласятся возложить на себя обязанности и звание дворника. Одним словом, страшнее этого слуха было только массовое самоубийство дворников в апреле, когда неожиданно выпадает снег.

Управдомам были понятны трудности, переживаемые страной. Эти интеллигентные люди, многие из которых носили пенсне, ходили в театры и были женаты на толстых женщинах с поддельными жемчужными шариками в ушах, были согласны подметать дворы, ходить в милицию с домовой книгой и по ночам сидеть в тулупе возле ворот. Обязанности они принимали, но от титула категорически отказывались. То есть, собственно говоря, они соглашались и на титул, потому что, как люди интеллигентные, стояли выше предрассудков.

Но жены управдомов не хотели быть дворничихами. Их тянуло в мелкобуржуазное болото. Они любили танцевать на вечеринках блек-боттом, и домой их провожали элегантнейшие молодые люди столицы. Все это совершенно не вязалось с мужем в бараньем кожухе.

К концу января гонение на управдомов обычно затихало, сменяясь какой-нибудь новой сенсацией в области коммунального хозяйства. Но все же п о ч т и ц е л ы й м е с я ц управдомы невыразимо страдали.

Не страдал лишь новый управдом жилтоварищества "Жилец и бетон". Во-первых, он не был женат, а во-вторых, он не был управдомом по призванию. В доме, которым он третий день управлял, еще не было жильцов, о чем свидетельствовала совершенно свободная от антенн крыша и жадные взгляды прохожих, обращенные на новую постройку.

Председатель жилтоварищества товарищ Годунов сразу полюбил Остапа, будучи сражен его феноменальными познаниями в области русской фразеологии. Особенно по душе ему пришлись такие образцы, как: "Хочешь жить — умей вертеться!" и "Рука руку моет".

Годунов говорил красиво и удивительно: о том, что "нужно искать других способов", что нужен ему "человек со свежими мозгами", о том, что человеку одной юридической благодарности мало. Особенно часто произносил он слово, само звучание которого таило в себе обещание пышности и грядущего благоденствия. Это было слово "пыща". Несмотря на неполное начальное образование, Борис Гиреевич обладал сверхъестественной способностью ухватить кончик нити, того счастливого клубка, в сердцевине которого ему всегда удавалось найти прекрасную службу, возможность афер, командировочные, процентные вознаграждения, — словом, все то, что он для краткости называл живым делом, "пыщей".

Прежний управдом был пожилым человеком с внешностью хронического почитателя Омара Хайяма. Совместными усилиями Бендер и Годунов убедили его в преимуществах "синицы в руке" перед "журавлем в небе", то есть реальной комнаты графа Средиземского перед возможной однокомнатной квартирой в строящемся доме.

Новый дом был построен жилищно-строительным кооперативом в ударные строки. Впрочем, отделочные работы могли затянуться еще на месяц-полтора. Измученные пайщики, прошедшие через все испытания гражданской войны и службы в различных учреждениях, собирались ныне получить в новом доме по отдельной квартире. Некоторым пайщикам рисовались три небольшие светлые комнаты с ванной, обложенной больничными кафелями, и газовой кухней. Некоторым рисовались даже четыре светлые комнаты — разумеется, с ванной и другими удобствами. А иных, с особо богатым воображением, стремление к цивилизации разгорячало до такой степени, что им представлялась даже некая газовая уборная. Что сулит такая уборная, они не знали, но душою чувствовали, что это — нечто чрезвычайно приятное и необходимое в новом быту.

В воскресенье, 7 января, пайщикам впервые было разрешено осмотреть новое здание. Это событие совпало с сильнейшим двадцатипятиградусным морозом.

Первыми в сторожку управдома явились супруги Молокович.

— Пришли? — бесстрастно спросил Остап, проверяя пропуск супругов.

Гражданин Молокович ничего не ответил. Он подобрался к чугунной цилиндрической печке и, жалобно стеная, стал отламывать сосульки со своих опущенных книзу усов.

— Мы пришли, товарищ, — быстро и просительно ответила мадам Молокович. — Скажите, вы не можете устроить так, чтобы нам скорее дали квартиру? Мы не можем больше ждать! Мы сидим как на вулкане. Мы живем в ужасной комнате. Грязь. Никаких удобств. Соседи — рабочие!