Казак на чужбине

Сполох Сергей

– Не дам… – неестественно спокойным голосом заявил Данилов, усевшись на самый большой из них, – это особо секретное военное имущество. Оно поможет нам снова в Россию вернуться.

– Ну, если особо секретное, да и к тому же предназначено для нашего возвращения, то пусть остается, – тоже почему-то стихнув, согласился комендант и отправился руководить сбрасыванием ящиков со снарядами с кормы парохода.

Начальник, оказавшейся на всем протяжении гражданской войны ненужной службы, успокоившись, постелил на оставленном ящике свой полушубок и сел за писанину – составлять акт об уничтожении

вверенного ему военного имущества.

* * *

Капитан парохода «Феникс», стоявшего ближе всех к берегу, неожиданно получил приказ вернуться в порт, где должен был выгрузить разное имущество и высадить на берег пленных красноармейцев. Когда вереница пленных стала сходить на берег, вслед им с корабля понеслись свист, насмешки и улюлюкание. Отец Евлампий, облокотившийся на поручни, сердито пророкотал:

– Что вы им кричите, православные? Это ж, вы, от бессилия. Вы себе свистите! Победители-то они, а не мы. Это они остаются со своими, в России, а мы – уезжаем.

И, вздохнув, добавил:

– Да к тому же неизвестно куда.

– Всё известно! Едем в гости к французскому президенту и на постой к английскому королю. Вот такой расклад…

– Расклад-то расклад, да кто ему рад!

Один из пленных красноармейцев сходить отказался. Его вызвали к коменданту корабля, и он объяснил, что после боя, когда его взяли в плен, он указал на комиссара, и возврата ему теперь нет.

– Хорошо, оставайтесь, – и комендант обратился к пленным:

– Кто еще по каким-либо причинам не может сходить на берег?

Из кучки пленных вышло трое, явно полубандитского вида, расхристанных и одетых кто во что горазд.

– Эти от зеленых перебежали, – подсказывает, стоящий рядом с комендантом офицер. – Думаю, что им вообще теперь некуда деваться. На всех трех сторонах насолили.

Комендант тихо дает своему помощнику команду:

– Всех четверых под особый надзор! А так, была б моя воля, я б по-другому места освободил…

У «Феникса» довольно скоро начались неполадки с машиной, и к тому же показалась течь. Матросы на пароходе, подгоняемые боцманом, забегали, засуетились. Сойдя на берег, механик сразу же побежал к коменданту порта, прихватив с собой двух матросов из машинного отделения, и пять казаков для охраны. Те сходить не хотели, а вдруг не возьмут на пароход снова. Матросы из пароходной команды их успокаивали:

– Да возьмем, возьмем, а вас – в первую очередь! Без механика куда же? Он знает, что и где взять для ремонта. Куда же без него? Да без него никто с места не сдвинется!

– Правильно, без механика вы никуда, а без нас и обойтись сможете, – и казак показал на серое шинельное море на пристанях.

Только на следующее утро, «Феникс» после небольшого ремонта, тяжело загребая винтами совсем не прозрачную черную воду, дав пронзительный прощальный гудок, вновь отвалил от гудевшей на все лады пристани.

В покинутом порту горели костры из казачьих седел. Увидев это безобразие, помощник гундоровского станичного атамана Лунченков Фотий Петрович возмутился, расстроился:

– Ох, как же преобразилось казачество! Побросали лошадей, повозки, свое имущество в бою добытое, а теперь

еще и седла жгут в кострах. Седла, понимаешь! Седла! Они ж за кровные копейки покупались!

Ему поддакивал, кивая седой, давно нечесаной головой, неопрятного вида дедок Григорий Иванович, тоже гундоровец, всегда старавшийся находиться рядом с помощником атамана:

– Что седла, что имущество? Страна горит, все начинает прахом проходить!

Глава 8

Начальника Третьей Донской казачьей дивизии армии Врангеля Гусельщикова Андриана Константиновича донская пресса времен гражданской войны окрестила «стопобедным генералом».

Для того, чтобы прибавить ему авторитета и казачьей любви, использовали и другой эпитет: «истинно народный генерал».

Сам он из скромности не соглашался с подобным возвеличиванием. На заседании Донского войскового Круга в Новочеркасске так и заявил, что, дескать, часто о нём говорят и пишут гораздо лучше, чем он сам о себе думает.

Родился Андриан Константинович на исходе лета 1872 года в небольшом казачьем курене в хуторе Станичном Гундоровской станицы. Прямо у ограды его подворья протекала быстрая степная речушка Большая Каменка. На самом деле, она только по названию на карте была большой, а так, в каждодневной жизни – неутомимая кормилица, чуть больше ручья, несла хуторянам влагу, давала рыбу и раков, и даже вращала мельничные жернова.

В детстве маленького Андриана чуть не поглотили весенние воды коварной и петляющей Каменки. От мостков оторвало старую байду, в которой он сидел и наблюдал за разливом реки. Байду ударило об упавший в речку тополь и перевернуло. Целый час маленький казачок просидел на днище байды и кричал слабым мальчишеским голосом, чтобы его спасли. Ему повезло и в предвечерний час, прибежавшие соседи вытащили почти окоченевшего мальчишку из холодной весенней воды. С тех пор, глубоко в душе Андриана был постоянный, непроходящий страх перед водой, а уж перед морской – тем более.

* * *

Довольно поздно, в двадцать один год, он попал на службу по наряду в Десятый Донской казачий полк в польский городок Замостье. Вернувшись через три года после службы в родной хутор, и пробыв в родных краях еще столько же, он снова отправился на военную службу, и уже в двадцать семь лет, когда ровесники погоны сотников примеряли, Андриан только поступил в Новочеркасское казачье юнкерское училище. Так, будучи уже тридцатилетним, он стал хорунжим, юным которого назвать язык никак не поворачивался.

Военная карьера казачьего офицера Гусельщикова была неспешной, как путь тяжело груженого воза, поднимающегося на крутую гору над хутором Станичным. Совсем не так, как у некоторых его сослуживцев, чья военная карьера, напротив, неслась как беговая коляска на Ростовском ипподроме.

В 1914 году Андриан Константинович вступил в войну в чине подъесаула. Воевал в 52 полку, знаменитом и именитом полку резерва гвардейских полков. Но каких-то особых подвигов не совершал, и о нем, как о других гундоровцах в газетах не писали. С войны вернулся войсковым старшиной, и это – в сорок пять полных лет.