Казанова
Шрифт:
— Тихо.
Он подчинился. Лежал тихо, пока у них было тихо. Только шепот, неразборчивое бормотание, отдельные бессвязные слова достигали его до боли напряженного слуха. И продолжал лежать так же тихо, когда над ним тишина нарушилась. Скрипнул пол, застонала кровать под внезапно обрушившейся на нее тяжестью. И у него в груди что-то беззвучно застонало. Святой Онуфрий, покровитель рогоносцев, за что ему эти испытания? Он скорее умрет, чем такое вытерпит. Король — ну и что с того? Обыкновенный грабитель, отнимающий у него добычу. Но если он сейчас выскочит и прогонит этого похотливого кролика, его, ясное дело, обвинят в покушении на государя и отрубят голову. Дикая страна! Впрочем… разве во Франции
Поэтому он лежал тихо — слава Богу, пока живой. Разве не это главное? Остальное как-нибудь утрясется. Кровать наконец заскрипела и стала раскачиваться в однообразном ритме. Уже утрясается… Шлюха из пекла родом! Вытворяет черт-те что над его головой, тычет ему в рожу выпяченную задницу. Нет, это невыносимо. Джакомо перевернулся на другой бок — медленно, осторожно, потому что пол под кроватью был плохо оструган, а ему вовсе не хотелось в придачу к любовнице потерять еще и штаны. Но едва устроился в новой позе, скрип прекратился, чтобы возобновиться через минуту над тем местом, где он теперь лежал. Черт! Со всех сторон обложили. А эта… небось стоит на четвереньках, елозит коленями и локтями по кровати. Джакомо зажал руками уши, чтобы ничего не слышать, но воображение было ему неподвластно. Вот она, эта роскошная самка, прямо над ним, со свободно болтающимися грудями, широко раздвинутыми ногами, открытым от наслаждения ртом. Тьфу, сгинь, пропади! Не думать об этом. А о чем, о чем, о чем? О чем-нибудь страшном, омерзительном, противном до рвоты. Только бы не оскандалиться, не возжелать ее такой, раскачивающейся над его головой, нанизанной на королевский жезл.
Сифилитик, по шею зарытый в навоз. Гниение, разложение, смрад. Кривые ноги Екатерины, черная метина внизу живота, волосы на груди. Тьфу, тьфу, три раза тьфу! Но — без толку, без толку, без толку. Ничто не помогает. Копье его… напрягается, твердеет с каждой минутой. Еще немного — пробьет матрас или перевернет любовников вместе с кроватью… Или…
А что? Почему бы ему к ним не присоединиться? Ведь она уже почти на нем, самой малости не хватает. Растянулась бы сверху, щекоча грудь влажными от пота сосками, сунула в рот бесстыжий язык. С его величеством он бы договорился, оставил ему ту дырочку, что поменьше и подороже, а сам бы удовлетворился разъезженным трактом. Только тогда она поймет, чего себя лишала. И он наконец узнает, чего она на самом деле стоит. Ибо сколько, он уже примерно знал.
Коварная гадина! Вопит, как грешница в аду. Так уж ей хорошо с этим кроликом или нарочно старается, чтобы его унизить, втоптать в грязь? Не бывать тому! А ей не уйти от расплаты. И долго ждать не придется, черт побери! Сто тысяч чадящих фитилей! Опять он не может справиться со своим дружком. Нет, это добром не кончится…
Где вексель? Надо надеяться, не потерялся в этой суматохе. На столе? Не такой он дурак. В сюртуке. Пошарил руками вокруг. Есть. Нету. В карманах пусто. Еще только не хватает, чтобы этот коронованный бабник расплачивался его деньгами. Честно заработанными, что ни говори! Жилет, где этот проклятый жилет?
Нащупал в темноте скользкую ткань, потянул к себе. Краем ладони ударился о какой-то твердый предмет. Недоумение было недолгим, как и тревога, что они услышали стук.
Merde! Опять этот горшок. Недурной сюрприз она ему приготовила. После стольких надежд. И за такие деньги. За все, что он для нее сделал, за обожание и ухаживания эта беззастенчиво стонущая шлюха милостиво позволила познакомиться с содержимым своего ночного горшка. Нет, дольше ему не выдержать. Жилет выскальзывал из пальцев, кровать трещала так, словно вот-вот развалится, вожделение сменилось бешенством. Где же этот чертов вексель?
Чего-чего, а этого
Есть. Вот он, драгоценный вексель, который завтра будет превращен в звонкую монету. Слава Богу, хоть обобрать себя не позволил. Да и горшок не перевернул. Вот был бы номер! Выстраданные дукаты могли превратиться в расплывшиеся чернильные закорючки. И что тогда — потребовать от короля возмещения убытков?
А почему бы и нет? Почему не воспользоваться случаем? Он хотел попасть в ближайшее окружение короля — и попал. Да как еще близко — можно сказать, добился интимной близости. Вот бы удивились его мрачные преследователи. Ну же, вперед, н-но, грех упустить такую возможность, вторая вряд ли представится. Ну! Из темноты выплыла рожа Куца: «Мы тебя сгноим, если вздумаешь водить нас за нос!» Да, он вынужден был водить их за нос, это была борьба за жизнь. Но сейчас — разве не подвернулась оказия, какая им и не снилась? Он бы мог насадить этого лихо трясущего задницей короля на шпагу, как на вертел, и даже не особенно замарать свою совесть.
Только им, кажется, вовсе не то нужно. Они хотят короля похитить и постращать. Пожалуйста! Кляп в рот, кинжал к печенке — и вперед по темным улочкам к реке. Там на первую попавшуюся барку — и ко всем чертям. Куда именно, это уже забота чертей.
А как же королевские охранники? Может, никакой охраны и нет? Эти похитители чужих любовниц обожают риск. Ох, у него, кажется, и впрямь помутился разум. Выполнять приказы каких-то бандитов? Нет уж, честь ему дороже — даже под кроватью. Бороться за жизнь можно по-разному. Можно даже стерпеть бешеную скачку на собственной любовнице у себя над головой. И не обезуметь от этого, не взреветь от боли, не начать крушить все вокруг. Джакомо уже почти готов был почувствовать себя героем, но громкий треск кровати его отрезвил. Merde, того и гляди, ложе развалится.
Что делать? Забиваться глубже, к стене, не хотелось. Это могло оказаться гибельной ловушкой. Если дубовое сооружение рухнет, он будет раздавлен как клоп. Погибнуть под обломками рассыпавшейся кровати — на радость врагам? Никогда! Вдобавок где-то там, в темноте, ждет первого неосторожного движения этот чертов горшок — нет, дальше залезать не имеет смысла. И он начал перекатываться на прежнее место, которое несколько минут назад покинул, подгоняемый стонами проклятой девки. Минут? Секунд? А может быть, часов? Один черт знает… Время то неслось опрометью — с шумом, грохотом, скрипом, то замирало — как сейчас скованное тишиной, перешептываниями, шелестом простыней.
Джакомо замер на полпути. Его присутствие обнаружено или они просто кончили? Королевский жезл обмяк или, наоборот, напрягшись, застыл перед последним штурмом? Что сделает его величество — обрушит на соперника устрашающий вопль, тяжесть подкованных сапог и жгучий холод стали или преспокойно продолжит свое занятие? Если бы можно было перестать дышать. Или попросить ее потаскушью низость о помощи. Пусть бы закрутила задом, как колесом рулетки, пусть бы снова втянула партнера в игру. Ведь и она изрядно рискует. Может, даже больше, чем он. Как-никак, любовник под королевским ложем! Это же плевок в лицо государя, преступление, чреватое по меньшей мере немилостью и сплетнями по всему городу. А может быть, ему ничего и не сделают. Может, просто-напросто — какая чудесная перспектива! — вышлют из страны, довезут до границы и хотя на прощанье, скорее всего, пару раз съездят по физиономии, в конце концов отпустят на свободу — свобода, свобода, есть ли слово краше? И даже приспешникам Екатерины его не задержать.