Каждый мародер желает знать…
Шрифт:
— Вот ты вопросики задаешь, Боня, хоть стой, хоть падай! — Гиена заржал своим мерзкий кашляющим смехом. — Кто ж его знает? Я никогда ими не торговал. Только в общих чертах это дело знаю.
— А шарик это резной — это что такое? — спросил я.
— Шарик? — нахмурился Гиена. — А, это... Ну, в общем, это вещица напрямую вроде бы с ночными травами не связана. Их и отдельно крутят. Есть какая-то особая порода дерева... Натаха, может ты лучше объяснишь?
— Это тоже шаманская штука, — сказала Натаха. — Когда шамана вызывали
— Только с угловатыми узорами, — уточнил Гиена.
— Да, — Натаха покивала. — Круглые — это уже наши придумали делать.
— И для чего это? — я подобрал с земли камешек и покрутил его в руках. — Чтобы с того света вернуть?
— Ну... почти, — Натаха дернула плечом. — Чтобы запереть беспокойную душу в теле, пока не найдется семечко ночной травы, чтобы потом... Слушай, может тебе лучше Синильгу вашу об этом расспросить? Она должна лучше знать...
— Вот вы мне задачу нисколько не упростили, — вздохнул я.
— Да что тут думать-то, Боня? — ухмыльнулся Гиена. — Эти все штуки придуманы не нами. Если ты не передашь эти пакеты по назначению, то другой кто-то передаст и денежку заработает.
— А что насчет охотников за этой отравой? — я закинул камешек в кусты. — Они мне как, голову открутят или пустят на удобрение для этой их ночной травы? Это кто такие вообще?
— Монахи это, — сказала Натаха. — Какое-то особенное братство. Только живут они не в монастыре, а бродячие. И искореняют всякое... такое.
— И в Томске такие есть? — спросил я.
— Они везде есть, как тараканы, — скривился Гиена. — Стоят со своими мисочками для подаяний, вроде бы такие юродивые, тупенькие. А на деле уши развесят и слушают, что вокруг происходит.
— Ладно, я примерно все понял, — я встал и отряхнул штаны. — Натаха, а ты-то сама как относишься к этому делу? Монахи осуждают и искореняют, на кого-то вся эта шаманская чертовщина наводит ужас. Это мне как-то безразлично все. Мнение Гиены я услышал. А ты что думаешь? Выкинуть этот потусторонний мусор? Или отдать адресату?
— Я бы не отдавала, — сказала Натаха. — Но не потому что я такая идейная и хочу воевать на стороне добра. Просто я эту дрянь в деле видела, еле ноги унесла. Хорошо, если в Уржатке живет придурок, который эту траву скурит, как табак, об видения порадуется, а потом сдохнет от сгнившего нутра. А если нет? Если им это надо, чтобы вытащить кого-то из бродящих в сумерках?
— Вроде той твари, которая внутренности пожирает? — спросил я.
— Там много всякого бродит... — отмахнулась Натаха.
— Ага... — задумчиво протянул я и почесал в затылке.
Реально, вот хрен его знает, что теперь делать. С одной стороны, вроде как, никакими дополнительными обязательствами я не связан. Отдал — забыл. Один раз, как говорится, не пушер. С другой — денег я пока что не видел, но одним только фактом того, что тащу
— А если, например, я найду такого монаха и сдам ему адресата и отправителя? — спросил я, направляясь уже к машине. — Эти загадочные монахи перебьют мистических наркоманов?
— Да как же, держи карман! — фыркнул Гиена. — Они бы может и рады их перебить, но силенок не хватает. Вычистить Уржатку от всякой дряни или, скажем, Семибратово сравнять с землей они только в мечтах могут. У них же нет имперских шагоходов.
До Томска мы доехали без приключений. Никаких кордонов из монахов нам не встретилось, призраки беспокойных душ из рассованных по тайникам пакетов не полезли. Я высадил Стаса рядом с Метрополем, Натаху и Гиену — у дома. А сам покатил в университет. Остановился перед воротами на парковку, посигналил. Никто мне не ответил. Я плюнул, выбрался из машины, подошел к воротам, постучал в них кулаком. Хотя вроде сигнал звучит громче, если там кто-то есть, то должен был слышать... Может, Гриша, или как его там, просто в столовую ушел?
Но неожиданно глазок открылся.
— Ты кто? — раздался с той стороны угрюмый незнакомый голос.
— Серьезно? — хмыкнул я. — Вот же машина, я на ней приехал, даже знак университета намалеван...
— Кто такой, говорю? — перебили меня из-за ворот.
— Да ладно, не шуми, — я отступил на шаг, чтобы подозрительному незнакомцу было лучше меня видно. — Богдан Лебовский, мародер. Исторический факультет, а это моя шишига.
— Ладони покажи! Открытыми! — скомандовал незнакомый сварливый голос. Странный какой-то. Я пожал плечами и повернул руки ладонями к нему.
Засов заскрипел, и ворота распахнулись.
— А где этот, как его... Гриша? — спросил я, разглядывая тощего как жердь и лысого как коленка мужика. На лысине — замысловатая татуировка. Вроде как дракон, но хвостов несколько штук, а на каждом хвосте тоже морда дракона. Одет в черную хламиду до колен и черные же штаны. Хламида подпоясана широким кожаным ремнем с множеством кожаных мешочков, кошельков и подвесок странной формы.
— Там, куда я пока не тороплюсь, — сказал он неприветливо, разглядывая меня с ног до головы. — Откуда приехал?
— Из Белобородово, — безмятежно сказал я. После недавнего разговора упоминать Егорьево мне пока что не хотелось. А Белобородово все равно в контракте прописано, про то, что я туда уехал, куча народу знала, нет смысла скрывать. — А сам-то ты, кстати, кто такой?
— Эркек-шулам, — буркнул он. Честно говоря, я не понял, это было имя, должность или он меня так на хрен послал. Но переспрашивать не стал. Внешний вид его вообще не особо располагал к доверительному трепу. И даже не потому что я как-то его опасался, просто он вел себя как неприветливый мудак, который меня в чем-то подозревает. А я таких не люблю.