Каждый раз наедине с тобой
Шрифт:
— Я справлюсь сам! Держи фонарь и освещай хорошо дорогу. Не хватало только свалиться в реку.
Идти было нелегко: с раной, надвигающейся ночью, страхом, что медведица вернётся и необходимостью держать ружьё наготове, чтобы не повторить ошибку и вновь не оказаться неподготовленным напротив новой опасности. И прежде всего было нелегко сдержаться и не придушить эту идиотку.
Время от времени, когда Лео не оборачивалась поинтересоваться, как он себя чувствует тоном, выражающим глубокие опасения, почти истерическим, Харрисон слышал её задыхающееся
— Нет, я не в порядке! — потеряв терпение, ответил Харрисон. — А сейчас заткнись, и может осветишь дорогу не дёргая луч света? Если не сможешь удержать руку от дрожи, ты вызовешь у меня грёбаную морскую болезнь!
Леонора притихла на время, но её рваное дыхание издавало больше шума, чем крик.
— Прости, — прошептала Леонора в какой-то момент, — мне очень жаль.
— Ограничься быть полезной. С жалостью загнёмся оба.
— Ты искал меня?
— Нет, я то и дело гуляю и предлагаю медведям порвать мне спину.
— Я повела себя безрассудно. Думала медвежонок один.
— Типичные рассуждения слабоумного ньюйоркца, кто никогда не видел даже документальных фильмов National Geographic.
— Если бы ты не вёл себя как мудак, я бы не ушла разозлившись, и лучше всё обдумала.
— Объясни, это твой способ поблагодарить за спасённую жизнь?
Леонора вновь притихла. Потом, когда они практически дошли до хижины Майи, произнесла шёпотом:
— Спасибо. Ты мог упасть на землю и проигнорировать меня. Но ты меня защитил. Думаю, я твой должник.
Майя зашивала плечо Дьюка с хладнокровностью хирурга. Харрисон реагировал с такой же невозмутимостью.
Несмотря на то, что боль была похожа на удары раскалённой саблей, он не проронил ни единого звука, глубокое страдание отражалось лишь в выражении лица мужчины.
На протяжении всей процедуры сильно расстроенная Леонора кружила вокруг Харрисона и выглядела бледнее, чем он. Она казалась отчаянной бабочкой: металась вперёд-назад, с почти детским испугом заламывала пальцы и осматривала его разорванную кожу, как будто Харрисон это невинное создание, которого ранил сумасшедший.
Он принял решение ненавидеть Лео за то, что поставила его в такое положение и начал испытывать конфликт с чем-то совершенно неожиданным, чем-то похожим на сопереживание, как дань её мучениям.
«Отлично, хочу отправиться в постель, я рисковал закончить как бык на арене, спасая её задницу, и теперь мне её жаль. Каким будет следующий шаг? Отрезать свои причиндалы и завязать вокруг них розовый бант?»
— Ты бы успокоилась, — неожиданно сказал Харрисон перед очередной вспышкой отдышки, типичной для тех, кто собирается умереть от инфаркта. — Ты продолжаешь провоцировать у меня морскую болезнь. Кажешься грёбаным волчком.
Леонора остановилась, но не потому, что перестала волноваться.
— Это моя вина, — прошептала она. Пальцы на её руках продолжали конвульсивный
— Какая трагедия, — пробубнил Харрисон. — Майя, сделай мне одолжение, заставь её замолчать и не двигаться, дай ей какую-нибудь дурь, или я успокою её своим способом.
— Замолчи и не двигайся сам, — отреагировала пожилая женщина, намереваясь наложить последний шов. — Скажи спасибо, что у меня полный арсенал медикаментов и медицинских материалов. По правде говоря, в твоём случае необходим настоящий хирург. Медведица хотела только предупредить тебя, рана глубокая, но не опасная, правда рубец останется некрасивый.
— Какая трагедия, — повторил Харрисон. — У меня уже есть с полдюжины шрамов.
— Очень плохой рубец? — вмешалась Леонора и подошла поближе к пугающей вышивке по коже.
— Аккуратным не будет, — прокомментировала Майя. — По-моему, тебе понадобится пластическая операция.
— Да как же, жду не дождусь! — едким тоном воскликнул Дьюк.
Майя наложила на голый торс мужчины очень длинную повязку. — Ты должен будешь принимать антибиотики минимум дней десять. Как думаешь, не забудешь?
— Кто его знает, — ответил Харрисон, наморщившись. Двигать правой рукой было практически невозможно. Он поднялся со стула и прожевал мучительный стон. — Думаю, немного дури нужно и мне, у тебя ничего нет?
— У меня есть травка.
— Отлично, забей для меня косяк.
Пока Майя покорно приступила к занятию наркодилера, Леонора не переставала разглядывать Харрисона.
— Окей, а сейчас хватит, малявка, — отругал её Харрисон. — Тебе жаль, ты расстроена, ошарашена, но если не прекратишь меня рассматривать, я тебе продемонстрирую, что ещё обладаю силой придушить тебя.
— Эта рана должна быть у меня, — прошептала Лео, не слушая.
— Если ревнуешь и хочешь себе похожую, то просто иди и снова пристань к медвежонку.
— Я его увидела там, в одиночестве и дала фрукты, которые взяла с собой. Одно яблоко, лишь одно дурацкое яблоко. Подумала, что он потерялся. Я уже собиралась вернуться назад. Река была слишком полноводной, и сразу стало понятно, что мне не перебраться, но потом я увидела этот пушистый комок и… не подумала, что медведица рядом с ним. Я… не привыкла к тому, что мать заботится о своих детях.
Майя взглянула на девушку недоверчиво, когда передавала Харрисону заслуженную сигарету.
— Почему нет, милая? — спросила она Лео необычно нежным тоном.
Леонора покачала головой, было заметно, что девушка ещё находится в состоянии шока.
— Нет. Моя мать если б могла, бросила меня на горе Тайгет.
— Гора Тайгет? — спросила Майя, не понимая.
Леонора устало кивнула.
— Легенда гласит, что спартанцы бросали туда детей, деформированных или неполноценных по их стандартам. Моя мать поступила бы таким образом. Много раз представляла, как она бросает меня в кусты.