Каждый раз наедине с тобой
Шрифт:
— Я помогу тебе её одеть, — сразу замечаю, что говорю с ним решительным тоном, по-матерински. — Так мы не заденем повязку.
Мужчина кивает и смотрит на меня горящими от температуры глазами. Они блестят как мокрые зеркала. Замечаю, что у Харрисона и правда есть другие шрамы, разбросанные повсюду, хотя серьёзных ран, как полученная сегодня, не было.
Дьюк тяжело садиться на кровать. Помогаю ему снять сапоги и когда поднимаю голову, замечаю — он снова на меня пристально смотрит.
— Это
— Что ты имеешь в виду?
— Про твою мать, которая хотела бросить тебя на горе Тайгет.
Он слышал, что я рассказывала? Но прежде всего именно это из сказанного запомнилось?
— Э… да… что-то в этом роде, — пробормотала я смущённо. — А сейчас будет лучше, если ты ляжешь. У тебя жар.
— Мне нужно позаботиться о животных.
— Я сделаю.
— Ты? — его затуманенный лихорадкой взгляд предает вспышка привычной иронии. — Что ты собираешься делать?
— Всё, что необходимо. Когда вернусь из хлева, приготовлю тебе что-нибудь поесть, и сможешь принять антибиотик. — Харрисон падает спиной на кровать и хрипло стонет. — Ты должен спать на животе, на спине будет больно.
Харрисон произнёс сквозь зубы с дюжину проклятий и перевернулся на левый бок. Ну что за человек: никогда не покажет, что прислушивается к любому из моих предложений, не противореча. Накрываю его одеялом и глажу по лбу. Дьюк хватает мою руку, отчего я почти падаю на него.
— Убирайся, — шепчет мне и на мгновение снова выглядит как прежде: с обычным, полным иронии властным голосом, готовый заставить меня почувствовать себя глупой, лишней. Но на этот раз я не куплюсь, не позволю довести себя до предела, чтобы выкинуть очередную фигню.
— Я никуда не уйду. Ты нуждаешься во мне, и я останусь.
— Не говори потом, что я не предупреждал.
— Боишься, что испугаюсь тяжёлой работы? Это не так; я докажу тебе, что способна…
— Твою мать, ты идиотка.
— Знаю, ты повторял много раз. — Я положила ладонь ему на глаза. — Закрывай глаза. Скоро вернусь.
Сразу понимаю — работа тяжелее, чем ожидалось. Вначале отправляюсь за дровами, нужно оживить огонь, который почти погас. Потом прихожу в хлев и ухаживаю за животными. Затрачиваю на всё втрое больше времени, но, в конце концов — я выигрываю.
Почти ночью, усталая, возвращаюсь домой. Снова пошёл дождь. Снимаю сапоги и босиком вхожу в тишину.
Харрисона лихорадит всё сильнее, он такой горячий, что немного меня пугает. Готовлю бульон и сажусь рядом с ним на кровать.
— Ты должен поесть, — тихо говорю я.
Мужчина открывает глаза и раздражённо морщиться.
— Не доставай, — бормочет в ответ.
Подношу ложку с
— Не обращайся со мной как с ребёнком, могу заверить, я не маленький.
— Ах, знаю, что ты не маленький. Ты упёртый взрослый, который сейчас немного поест и потом примет антибиотик. Или я останусь здесь с этой ложкой до рассвета.
— Здесь? — переспрашивает Харрисон, и на его губах распускается бутон странной ухмылки. — Возможно, это не станет большой жертвой.
Тогда я понимаю, что Дьюк пялится на мою грудь, она фактически в паре сантиметров от его носа. Ощущаю, как у меня скручивает живот, и начинают гореть щёки. Вскакиваю с кровати, словно из матраса торчат гвозди или я вдруг оказалась у него под носом голая.
— Какой ты необычный человек, «маленькая жаба», — шепчет он. — Давай мне этот грёбаный бульон.
Знаю, я должна взбеситься и вылить на его голову содержимое тарелки, за то, как меня обозвал. Но по какой-то неясной причине я не чувствую себя оскорблённой. Быть может потому, что используя это обидное прозвище, Харрисон вновь доказал: ранее он меня слышал. И потом — он болеет и заслуживает большего терпения, чем я бы проявила в обычных условиях.
Протягиваю тарелку, он ставит её на кровать и проглатывает немного бульона. Видно, что у Харрисона нет аппетита, еду проглатывает с трудом. Его лоб блестит от пота, движения замедленны, и выглядит очень вялым.
Даю мужчине лекарство, а потом помогаю снова устроиться на боку. Опускаю взгляд и рассматриваю Дьюка: несмотря на то, что он выглядит разбитым, с влажными от пота волосами, испачканной в грязи бородой, мне он кажется самым красивым.
Затем выхожу и набираю дождевой воды. Она ледяная, что послужит нужной цели. Воды набралось немного, но и этого достаточно. Окунаю в неё чистую салфетку, а потом провожу ею по лицу Дьюка. Аккуратно промокаю лоб, волосы, бороду, шею. Несколько капель воды падает на губы. Мне кажется, что его кожа шипит, словно масло на раскалённой сковороде.
Принц спит, и я не понимаю, сколько времени просидела на краю кровати рядом с Харрисоном, неспешно давая скрупулезную свежесть, пока усталость не начинает сокрушать и мои веки. Знаю, что должна поесть, а потом расстелить свои обычные постельные принадлежности на полу. Только я боюсь — если засну, то могу потерять Дьюка; вернётся медведица, нацепив на морду суровое выражение моей матери, бросит его на вершине горы в надежде, что растерзают ястребы. А я буду страдать, так как несмотря на отвратительный характер, когда этот мужчина смотрит на дождь, его глаза становятся похожи на грустные глаза милой Венеры.