Казус Варды
Шрифт:
Мама говорит: "Пойди, погуляй, Маврос! Нам с дедушкой поговорить надо". У её ног стоит большая корзина, оттуда пахнет лепёшкой и колбасой, это вкусно, а ещё Маврикий слышит запах кокореци, и ему жалко дедушку, потому что ему придётся есть эту гадость. Он не хочет отходить и заворачивается в дедушкино платье, а дедушка смеётся и гладит его по голове и говорит, что он маленький и ничего не поймёт, а он всё понял: Маркос ночью принесёт подарок усачам к мосту, где ходит поезд. Вот усачи обрадуются! Лучше бы Маврикию подарил, брат называется! Потом мама говорит, что надо уходить, а дедушка поднимает Маврикия в воздух и прижимает
– Прощай, Мавраки, – говорит дедушка, и Маврикий понимает, что на детскую площадку он с ним не пойдёт, и никто не узнает, что у него есть такой дедушка. Горячие слёзы текут по щекам Маврикия, а дедушка гладит его по голове. "Ну-ну, – говорит он, – со слезами утекает сила", и Маврикий жмурится, чтобы ни капли силы из него вытекло. Мама берёт его за плечи. "Маврикий, – говорит она, – Нам пора. – Её голос густеет: – Маурикий… Мауриций… заключённый Мауриций Варда, проснитесь!"
Мауриций проснулся. Никакая это была не мама – Хлоя Вардас сейчас спала в своём отеле. Над ним стоял преторианец. Его лицо над тёмно-пурпурной накрахмаленной стойкой в полутьме сливалось с плиткой.
– Приводите себя в порядок, жду вас снаружи, – сказал он и вышел.
Пока Мауриций чистил зубы, он вспоминал свой странный сон, и чем больше думал, тем меньше он походил на сон. Мауриций ничего не знал про дедушку по имени Маврикий, не помнил почти ничего из детства. В первом детском воспоминании он вышел из афинской подземки, держа маму и брата за руки, а вокруг прыгали и кричали люди. Они стреляли из ружей в воздух и махали флагами с синими крестами на белом поле. Это поле, лес, этого старика-схимника он не помнил, и ни разу не видел маму в чёрном платье, замотанную в чёрный платок до земли.
Получается, назвали его в честь деда, монаха, партизанившего в лесах под Афинами, но чьим он был отцом? Так вот откуда имя, которое он ненавидел, имя, за которое его, светлокожего блондина, в школе дразнили арапом!
***
– Заключённый Варда, вы скоро? – окликнули его из коридора.
Преторианец в коридоре нервничал, ему надо было куда-то вести арестанта, кому-то передавать, а Маурицию это нужно не было. Он мог спокойно хоть по минуте чистить каждый зуб, потом проработать зубной нитью каждую щель между ними, не спеша полоскать горло и греть локти в тёплой воде. Когда-нибудь терпение преторианца иссякнет, и он применит силу, но до этого пройдёт ещё несколько бесконечно долгих минут свободы.
Мауриций плеснул в глаза и поднял голову. Он крепко сжал зубы и сильно напряг щёки. Он давил, и нехотя, постепенно, губы растянулись в улыбке – деревянной, натянутой, но Мауриций удержал её достаточно долго, чтобы она превратилась в настоящую и оставалась на губах уже без всяких усилий. Он улыбался.
Он представил, как выйдет сейчас к нетерпеливому охраннику, гордый и сияющий, и как вытянется у того лицо под форменной фуражкой, и он проникнется уважением к гражданину Варде, или даже восхищением… Или подумает, что Варда свихнулся… А если Варда сумасшедший, то его надо отправить на освидетельствование, и сумасшедших, наверное, не казнят… Какой смысл казнить сумасшедшего? Его обследуют и отправят в психиатрическую клинику. Там будет мягкая койка и питание по расписанию, и кусок неба
Гордо расправленные плечи поникли, щёки обмякли, губы затряслись. Сила вытекла из тела Мауриция, хоть он и не проронил ни слезинки. Шаркая ногами, словно древний старик, он вышел из камеры. В проёме его качнуло, и преторианец заботливо подхватил Мауриция под локоть.
– Вам плохо? – спросил он. – Вы очень бледны.
Мауриций хотел ответить, но не смог. Вытаращив глаза, он хватал ртом пропавший воздух: газовый пузырь распёр его горло – ни вдохнуть, не выдохнуть.
Преторианец отвёл его к врачу, уложил на кушетку. Доктор посчитал пульс, заглянул под веко.
– Ну и ничего страшного не случилось, обыкновенная паническая атака. Для приговорённого обычное дело. Вы что тут новенький? – спросил он у охранника.
Преторианец кивнул, не сводя глаз с бледного Мауриция. Доктор набрал лекарство в шприц и закатил рукав его робы.
– Вам, может, тоже, для спокойствия? – он покрутил шприцом в воздухе, но преторианец замотал головой.
– Что вы собираетесь мне колоть? – Мауриций вжался в стену, подальше от сверкающей иглы.
– Ну вот и голос прорезался – значит, всё прошло. Ну что, Варда, в обморок падать будем? Нет? Ну и хорошо. Давайте руку.
– Что у вас в шприце? – Варда прижал руку к телу и непослушными пальцами раскатал рукав обратно.
– Успокоительное и витамины. Это поможет вам справиться со стрессовой ситуацией.
– Стрессовой ситуацией? – взвизгнул Мауриций. – Вы называете это стрессовой ситуацией?!
– Так, – нахмурился доктор, – только истерик мне тут не хватало! Возьмите себя в руки, Варда! Вы гражданин, не теряйте достоинство! Постойте, вы думаете, что я вас отравить решил? Вы думаете, что это я приведу приговор в исполнение? Дорогой мой Варда, если бы я был палачом, приговорённые умирали бы мгновенно и безболезненно, но это лишило бы институт казни ограничительной функции. Представьте, сколько б невинного народу полегло! Это ж мечта суицидника, за такое и убить кого-нибудь не жалко! Нет, казнят вас иначе.
– Как?
– Не знаю. В каждом случае решение принимают индивидуально. Давайте руку, Варда. Всё, что я хочу – это помочь вам. Давайте, давайте. Успокоим гормональный шторм. Поверьте, Варда, перед консулом спину лучше держать прямо.
Он умело нащупал иглой вену и впрыснул лекарство, залепил прокол пластырем.
– Всё, идите на ЭКГ.
Мауриций побрёл к выходу, но задержался в дверях.
– Доктор, как вы тут работаете?
– От Луны до Венеры34 – с девяти до семнадцати с двумя получасовыми перерывами на трапезу, – невозмутимо ответил доктор.
– Я не об этом…
– А я об этом. Идите.
В следующем кабинете ему сняли кардиограмму. Временами Маурицию казалось, что ничего ещё не было, и он просто проходит медкомиссию перед вылетом в Эквиций, он может просто уйти отсюда и вернуться домой, живым и здоровым, но следом глаз замечал несоответствия: дорогой ремонт, новое оборудование, современные компьютеры, и возвращался шум в ушах, и сразу тяжелели ноги.
***
В очередном кабинете – полумрак, на стенах картины в напыщенных золотых рамах, в драгоценных курильницах дымятся шарики ладана, и деревянный Иесус по центру, расписанный свежей краской, тянет к нему окровавленные руки.