Казус Варды
Шрифт:
"Орбита, ответьте Центру",
второй:
"Браток, тебя ждут на Олимпе, или что у вас там?..",
на что первый парировал:
"У него рыбка23 на шее, какой Олимп, придурок?".
Их издевательские реплики влетали в уши и падали зёрнами, брошенными на асфальт. Преторианцам было бы проще гнать осуждённого электрическими хлыстами, как гонят скотину на бойне, но гуманистическая правовая система Эквиция оставила им лишь голые руки и ничего не стоящие слова.
Мауриция доставили в камеру на одном из подземных этажей Дворца Правосудия. Когда дверь за
"Так и не скажешь, что эллин", и ответ: "Мамка, небось, с романом покувыркалась", – ещё пара зёрен в кучу на окаменевшей коре его мозга.
Утром пришёл Александридус – осунувшийся, мрачный, постаревший. Ему пришлось силой поднять Мауриция с кушетки. Он склонился так близко, что стали видны тончайшие капилляры, лопнувшие в белках его глаз, и Мауриций услышал его несвежее дыхание, в котором уже не было ни грана виноградного перегара.
– Варда, к Бахусу24, ты не мог сбить этого пса днём раньше? – он перешёл на эллинский: – Ну вот правда, зачем это всё? Боги, я только начал строить карьеру!
Он суетливо забегал по камере, то влево, то вправо, исчезая за краем зрения и снова появляясь. Его зализанные волосы блестели гелем, изнеженные пальцы с неровным маникюром тянулись к зубам и снова прятались в карманы.
– Восемнадцатого августа римский институт мозга опубликовал статью об интеллектуальном тестировании собак, – сказал он. – по их исследованиям получается, что у них интеллект, как у трёхлетнего ребёнка. Боги! "Римские учёные"! Звучит как глупая шутка! Они опубликовали материал в семь утра. В восемь принцепс25 созвал экстренное сетевое совещание.
Он снова возник в поле зрения Мауриция, заслонив противоположную стену лицом с дёргающейся в нервном тике щекой.
– Варда, почему ты такой невезучий? Это же недоступно человеческому уму! Эй! Ты меня вообще слышишь?
Александридус защёлкал костяшками перед носом Мауриция, и тот, поморщившись, отшатнулся.
– Слышишь, уже хорошо. Ты знаешь, что принцепсом в этом месяце выбран председатель сенатской комиссии по защите животных? Это феноменально! Как? Как?! Знаешь, варда, боги ненавидят тебя! К восьми тридцати утра сенаторы большинством голосов приняли поправку к уголовному кодексу, в девять сделали рассылку, в полдень её напечатали в "Вестнике сената", и закон вступил в силу. Через десять часов ты сбил собаку! Через! Десять! Часов! Эквиций огромен! За эти десять часов десятки псов сдохли по вине других людей, но ты – чемпион! Ты смог попасться первым!
– Я же не хотел.
– Это могло бы сработать, если б не было превышения скорости. Эксперты замерили тормозной след, ты ехал слишком быстро.
– Что со мной будет?
– Казнь. Я подал апелляцию, но это бесполезно. В кулуарах уже обсуждают твой случай. Вряд ли это тебя утешит, но первое правоприменение нового закона получило твоё имя: "Казус26 Варды", а моя фамилия теперь навеки рядом!
Он застонал:
– К Аиду27 такую славу! Удовлетворить апелляцию сейчас – создать прецедент, который даст возможность другим нарушителям избежать ответственности. На это сенат не пойдёт.
– А
– Тем более!
Мауриций подобрал босые ноги, по-улиточьи медленно свернулся в клубок и отвернулся к стене.
– Варда! Я с тобой разговариваю! – окрикнул его Александридус.
– Зачем? Вы меня уже убили, – тихо сказал Мауриций светло-голубому кафельному квадрату.
Несколько секунд он слышал напряжённое сопение адвоката за спиной, потом лязгнул замок, и камера опустела.
***
Утром открылась дверь. В проёме показалась мать, за её спиной мелькнуло и пропало перекошенное лицо Александридуса.
– Мама? – удивился Мауриций.
Хлоя Вардас вошла в камеру. Охранник поставил складной стул и удалился. Мауриций соскочил с кушетки и пошатнулся – ослабевшие колени не желали держаться прямо. Мама шагнула вперёд и порывисто обняла, слабые пальцы до судороги сжали его плечи. Через несколько секунд Хлоя Вардас высвободилась и опустилась на стул.
– Присядь, – она запнулась и твёрдо сказала: – Мауриций.
Он повиновался. Мама сидела перед ним неестественно прямо, с губами, сжатыми в тонкую линию, с сухими красными глазами.
– Господин Александридус…
– Мам, здесь говорят "гражданин"…
– Гражданин Александридус сказал, что сегодня вечером ты станешь гражданином Эквиция.
– Зачем это ему?
– Он беспокоится о тебе.
– Завтра меня казнят, мама, меня убьют по его вине.
Хлоя моргнула. Пальцы её сухих рук разжались и вновь обхватили колени.
– Мой сын, ты совершил преступление и за него понесёшь наказание, – сказала она почти твёрдо, только трудно разомкнулись сжатые зубы и еле заметно дрогнул голос перед последним словом.
– Мам, я нечаянно сбил пса на тёмной дороге.
– Закон суров, но это закон. – Хлоя повысила голос: – Ни я, ни мой старший сын, не стали бы носиться на машине с такой скоростью!
Мауриций опустился перед ней на колени, уткнулся лицом в её ноги.
– Мам, это же не ты, это сон. – но душный запах розмарина и апельсиновой цедры, из которой Хлоя делала ароматные подушечки для одежды – аромат, которым всегда пахла редкая её нежность, разбил надежду.
Мамина рука, бледная до пепельной серости, повисла на мгновение над его головой, и всё же опустилась.
– Сынок, господин… гражданин Александридус сказал, что мы с Маркусом можем получить гражданство Эквиция, он поможет. Сказал, что теперь у нас есть основание. Маркус будет получать пенсию по инвалидности, она здесь такая большая, что даже не верится. А ещё господин Александридус сказал, что Маркуса могут положить на лечение в больницу. Может быть он даже начнёт ходить. Здесь лучшие врачи в мире.
– Мама…
Пальцы Хлои сдавили его затылок.
– Нас поселили в гостинице на виа Юстиниана. Там есть пандусы для инвалидной коляски. Представляешь? Они даже об этом подумали. Еду нам приносят в номер, еда очень вкусная. В Афинах так и экзарха28 не кормят. Ещё в номере есть большой телевизор. Мы с Маркусом романского не знаем, так, представляешь, сотрудник гостиницы что-то сделал, и теперь внизу идёт перевод на эллинский. Но мы учим романский, и Маркус учит, он очень старательный, совсем как ты.