Кембрия. Трилогия
Шрифт:
Если придется сойти с камня на сырую землю, она остановится. Под пелериной обнаружится мешок, цепляющийся лямками за плечи. Оттуда явятся сапоги с широкой подошвой – кошмар кавалериста. Некрасивые? Зато следы будут не глубже, чем у других обитателей города, а когда бег прервется – ноги будут чуть меньше болеть.
Она смотрит по сторонам – жадно, будто прощается с серыми стенами свежевыстроенных домов, крышами, что посверкивают зеленым сланцем, с ивами, березками, липами, дубками. Все деревья – едва укоренившиеся саженцы, по два у всякого дома. Листья пока не появились, а вот почки она различает даже
Никуда она не денется – завтра опять побежит, разве по другим улицам. Это не прощание – это приветствие! Первый час первой стражи, начало нового дня. Утро сиды Немайн, великолепной и могущественной хранительницы правды республики Глентуи и города Кер–Сиди. Вот, не прекращая бега, остановила пляску одного уха. Вот второе уставилось туда же – к берегу реки, к ветряным башням.
Под ногами уже не камень – доски временной мостовой, а там и упругая, чуть влажная грунтовка – не пыль, не грязь. Такое счастье раз в год случается! Прорытые высокими колесами колеи. Мычание быков далеко за стеной. Появление гужевых повозок внутри города строго запрещено. Для работы есть вода, ветер, огонь. И человеческие руки.
Ее несет к самым стенам, хотя «стены» – сказано громко. Земляные валы желтеют прошлогодним дерном. Поверху щетинятся тонкие прутики ивовых саженцев. Подрастут, и будет грозному укреплению не страшен ни враг, ни ливень. Зато башни над валами – настоящие, боевые и рабочие разом. Вот – подошвенный этаж, амбразуры в ров хмурятся. У двери из дубовых досок с железной оковкой, такую не сразу высадишь – копье в нос. Суровый вопрос – разом с улыбкой: эти уши не подделать. Пароль – отзыв. За спиной громкое:
– Воительницы – внимание!
Положено говорить – воины, но гарнизоны башен состоят из тех, кого жальче тащить в поле. Женщины аккуратней, заботливей, а боевые машины заботу любят. И, увы, аккуратность. Что поделать – уровень техники. Ей и так приходится прыгать выше головы.
Запах сосны, сухой, свежепиленой, серого камня из вершины холма и холодного железа. Узкие столбы света из бойниц. От нацеленной вдоль городского вала машины веет мощью и надежностью.
– Полибол к осмотру!
Машина в полном порядке – литые вороты и винт начищены до блеска, наборы льняных веревок скручены и подготовлены к быстрой замене. Короба со стрелами в полном порядке. А что, если немного приналечь?
Машина поворачивается – легко и без скрипа. Без скрипа, который режет уши с доброй половины башен! Да со всех, что построены без нее. Да вот же он, снова! Аж руки к ушам тянутся ‑ зажать. Сверху… Значит, что? Гарнизону благодарность, а ей – взлететь на этаж выше. Сказано – этаж, а в нем четыре человеческих роста, сида пять раз уместится – от пяток до макушки.
Здесь – никаких паролей–отзывов. Удивленное морщинистое лицо, короткие седые усы…
– Леди? Ох, как хорошо, что ты пришла. Вишь, скрипит, зараза. Собирался уже письмо в щель бросить. А ты сама…
Она– Здесь. Смазываете?
– Каждый день. А толку?
Она задумчиво обходит вал, рассматривает ходящие над головой деревянные зубья. Смотрителю интересно. Пусть она живет в том же городе, бегает по тем же улицам, что он – ходит, но ведь сейчас колдовать начнет! Будет, о чем порассказать.
Немайн лезет в карман. Платок. Маленький! А у самой к поясу пристегнут к поясу большой! Красивый, с кружевом и вышивкой. Только она в него ни высморкается, ни пот с лица не оботрет… все маленькие, простые, белые из карманов таскает. Так для чего большой? Для красоты? Сида, между тем, проводит краем платка по самым шестерням. Рассматривает грязь.– Только сейчас смазал?
– Постоянно умащиваю, великолепная!
– Верю… Потому ничего и не сломалось пока. Но это лишь оттянет поломку. Скрипит, значит, трется. Так. Неужели при производстве размеры нарушили? Не верю! Их пилят по лекалам, с запасом в палец… Первые ветряки ставили при мне, там порядок. А тут нет зазора вовсе. Хмм. Что, если…
Она тянется к поясу. Там – холмовые клинки. Кованы, правда, людьми – точней, мастером Лорном из Кер–Мирддина. Но – не хуже. А ей нечисть глаза не отведет! Если злые фэйри тормозят вал, когти в шестерни суют – сейчас полетят клочки, брызнет волшебная кровь… Только…
– Великолепная, не надо!
– Чего не надо?
Уши прижала.– Не руби хоба, пожалуйста. Хобы вовсе не плохие! Может, это я чего сделал неправильно? Вон, видишь, в углу мешок муки. Я же понимаю, хоб – обычный мельничный фэйри, и есть ему надо. Пусть берет! Лишь бы не скрипел и ничего не ломал. А может, ему еще что надо? Ты спроси!
Ответ – вздох. И рука ложится не на меч или кинжал – на самый маленький из ее клинков, меньше ножа для еды. На перочинный ножик. Узорчатое лезвие впивается не в невидимого хоба – в главный вал! Летит стружка.
– Так. Смотрим: тут сверху следы твоей смазки. Отлично. Хорошо ветряк содержишь.
Приходится напомнить:– Он мою семью кормит. Как за ним не ходить? Договор такой же, как и у тех, кто получил машины до того, как ты саксов колотить отправилась: твои четыре часа в утренний бриз, остальное время мне в кормление… Так что с хобами?
– С хобами – ничего. Будут докучать, отца Пирра позовешь. А вот с теми, кто построил ветряк, а детали не пропитал, я разберусь…
Ладонь ложится на кинжал.– Они у меня получат!
Смотритель вздыхает. Знал бы, что виноваты люди, поговорил бы с ними сам. Она же так разберется, что и хоронить нечего будет. Хуже того – никто и не вспомнит, что кого–то надо хоронить! Ее власть – над текучей водой, а что такое время, если не река? Вот сделает так, что человек и не рождался никогда… Страшно, аж жуть!