Кембрия. Трилогия
Шрифт:
Она между тем медленно и четко, так, что каждое слово в уши врезается, доводит:
– Ты – не виноват. Чинить будут те, кто машину запорол… без оплаты. Но недели две работы потеряешь. Можешь строителей простить, можешь требовать возмещения убытка… Ну?
Смотритель руками разводит.– Хватит с них и того, что «за так» две недели проработают. Неплохая наука! Я не зверь.
Она еще слушает – одним ухом, но уже сбегает вниз по лестнице. Мимо ремней и деревянных шестерен, мимо пристроек к башне: вот валяльня для сукна – стоит, вот пила по камню, бруски из серых глыб нарезать – тоже стоит. Зато вертится цепь с черпаками. Плещет вода ‑
Она бежит дальше. Недостроенный Собор проступает из земли, как не раскопанная до конца древность, кутается в леса Университет: второй этаж не перекрыли, на первом уже занятия. Надо заглянуть, как ни жаль отвлекать что студентов, что преподавателей. Для треугольных ушей дверь – не преграда. Каждая аудитория сама докладывает, что в ней происходит.
Отец Пирр пытается наспех вколотить в студентов теологического факультета хотя бы азы. Курс ускоренный. Доучивать можно, отзывая от прихода. Будут подменять друг друга по очереди. Группа будущих врачей собралась кружком вокруг лысого человека в белом балахоне. Темноволосая девчонка – прямо перед студентами – до хрипоты спорит с друидом. Тот не соглашается, но спор ведет почтительно: Нион Вахан – ватесса, пророчица высшего уровня посвящения. Друид такого достигает после двух десятков лет обучения – если хватит способностей и трудолюбия. Ватессу ничему не учили – сама подсматривала. Любопытный ребенок, рано понявший, что лишний вопрос приближает смерть, а лишнее услышанное слово продлевает жизнь. Вот и живет на свете девочка, не умеющая развести огонь в очаге, зато способная разбить самые сложные интриги. Теперь обсуждает, какую логику следует преподавать студентам: аристотелеву или математическую. Друид, который о второй не слыхал вообще, скромно настаивает, что начинать нужно с того, что понятней.
– А что понятней? Ну вот, пример: если для всякого эпсилон существует такое лямбда, отличное от нуля, что для любого пси менее лямбда… Ты пришла! Здравствуй, Немайн! Я – это ты.
Именно так и считает. Раньше даже не здоровалась: к чему с самой–то собой? Пророчица – часть богини. Не такая большая, как рука или нога, но за палец сойдет… Так что простое приветствие – большой шаг вперед. Может быть, когда–нибудь Нион Вахан с удивлением поймет, что она – это она, и что индивидуальность не мешает быть частью чего–то большего, если это большее стоит того. Но теперь рыжая и ушастая рада и такой малости, как здравица.
– Я пришла. Доброго тебе утра, Нион. Мне кажется, что Аристотель понятнее тем студентам, кто пришел к нам взрослым. Да и остальным не повредит.
– Мне понятней математическая.
Разумеется. Про Аристотелеву рассказывает друид, а ватесса до сих пор побаивается друидов, хотя ирландские мудрецы не имеют ничего общего с чудовищами, которые лишили девочку детства. Математической учит предмет обожания… хорошо, что уже не обожения. Значит, интересней. Значит, полное доверие учителю. И – никаких пережитков античности в голове. Хорошая ученица. Беда в том, что другую такую в седьмом веке отыскать вряд ли получится.
– Тебе, Луковка, – «Нион» это чуть исковерканное «нионин», лук, – да. Но ты это я. Значит…
– Тебе тоже?
– Точно. Но мы с тобой – не все.
– Забыла! Опять…
Немайн улыбается. Действительно, «я – это ты».– Я тоже временами забываю. Заметишь – напомни, хорошо?
Серьезный кивок. Вот чем хорошо кельтское язычество: боги вовсе не непогрешимы. И если богиня – пусть решившая жить с людьми и крещеная, но, с точки зрения Луковки, все равно богиня – просит проверить,– Похоже, тебе кто–то и без меня напомнил и вряд ли просто сказал. Опять неприятности на стройке?
– На производстве ветряков. Сида в поход – пропитку дерева прекратили. Думала – украли состав. Нет, в подвалах башни каждая бочка на месте. Нетронутая. И ведь объясняла: пропитка нужна, чтобы дерево не разбухало и не гнило. Нет. Что на них нашло?
Луковка вздыхает.– Злого умысла не вижу. А ты?
– Тоже. Но терпеть самовольные отклонения от техпроцесса? Нет уж. Загляну к Анне, она как раз читает простые волшебные вещи…
Анна – старшая ученица и самая матерая ведьма в округе. Не в смысле характера, а на деле. Зелья – лекарства и яды, огромный врачебный и ветеринарный опыт. Сама себе лучшая рекомендация: в раннем средневековье люди стареют рано, а она, на четвертом десятке, – красавица, каких поискать, светлая голова. Второй человек после Луковки, что обладает техническим мышлением. Картина мира у нее в голове еще та: подобия, Силы, истинные имена – но ведьминские понятия на диво удобно срослись с инженерной наукой двадцать первого века. Теорию решения изобретательских задач, например, ведьма применяет изящней наставницы – может быть, потому, что у нее в голове нет готовых рецептов, что человечество накопило за полторы тысячи лет. Так и выходит, что наставница учится у собственной ученицы и надеется, что Анна сумеет перевести науку на язык, который поймут в этом веке.
Если в этом мире и этой истории инженер будет именоваться ведьмой или волшебником – какая в том беда? На костер в темные века не потащат. В варварских правдах все четко: если ведьма изведет человека, платит обычную виру. В римском законе запрещено знаться с демонами под угрозой предания мечу, но изучать окружающий мир при помощи математики дозволено. И вот – перекрестие взглядов, что готовы ловить тысячелетнюю мудрость. Получат, но вместе с работой. Все равно практика нужна…
– Нужны аккуратные девочки и мальчики, – объявляет сида, – за взрослыми присматривать. Следить, чтоб все было сделано, как я говорю. И точно так, как я говорю. Платить буду, как взрослым.
Желающих нашлось много. Мальчишки – вообще все. Анна глазами показала, кого лучше взять. В таком деле наставница послушает старшую ученицу. Только потом отведет в сторонку, спросит:
– А девицы чего мнутся?
Анна вздохнет.– Умные. Подумай, как их любить будут! Это ведь позор, если взрослого подчиняют ребенку. Я не обсуждаю решения, наставница – но, как ученица, хочу знать, отчего тебе нужно поступить именно так.
– А чтоб те взрослые больно умными себя не считали, – окрысилась сида. Зубы показала. Острые. – Собрались мудрецы… Пропитку дерева отменить, это ж надо додуматься! И чем объясняют? «И так дерево хорошее», «а чего возиться, морока одна»! А кругом сырость, и вода при водоподъеме просачивается. Вот и результат: у прогнивших шестерен зубья отлетают. Нет, прав сын стали. Все решает работник. Дураку хоть Творец план составь, результат один. А уж дураку деятельному… Так что работники нам, Анна, нужны новые. Которых нам же и учить.
– Послушные? – Анна пыталась сообразить, кто таков «сын стали». Что это излюбленная подмена имени на кеннинг, понятно. Последний год норвежская поэзия изрядно завладела умами, спасибо норманнам, телохранителям Немайн. Теперь угадывай, о ком наставница ведет речь… Ясно одно: сталь – сплав сидовский, до Немайн люди ее не знали. Значит, «сын стали» – сид. Кто–то из старых богов. Кто? Пока неважно.
– Нет. Соображающие! А эти… Что масло и деготь сэкономить можно, догадались. И ведь даже не украли. А что пропитка не просто так, ни один не додумался!