Кембрия. Трилогия
Шрифт:
– Вот и думай. Веди себя, как подобает гостье… и я тебя до срока снесу. Время пока терпит.
Сида расправила уши. Глаза, несмотря на яркий день, приоткрылись во всю ширь, сверкнули озорством. Выскалились хищные зубы. Какие сомнения? Точно – сида, и никаких римлян!
– Почему пока, великолепная? Время просто терпит.
Кейндрих не нашла ответа. Отмахнула рукой конец разговора, вместо прощания спиной повернулась. Ушла к конюшням – проследить, чтоб вороного устроили хорошенько, да и успокоиться хоть немного. Вороной жеребец норовист да сердит, но от него всегда знаешь, чего ждать. Не то, что от волшебного народа!
На половине дороги оглянулась – сида стоит на прежнем месте, уперлась кулаками
Камня на ипподром римляне не пожалели – ледникового гранита, розового со слюдяной искрой. Шершавый на ощупь, по–утреннему ласковый на поверхности, но тянущий тепло внутрь, в холод. Так ее душу внутрь тянет страх. Чужая память? А вдруг своя? Вдруг нет никакой Немайн, а есть человек, которого Сущности сунули в женское, да еще нечеловеческое, тело? Вот и сошел с ума… Сами экспериментаторы, чтоб им ни дна, ни покрышки, уверяют, что согласно приборам по Камбрии именно владелец этой памяти и ходит. На чужих невест засматривается!
Немайн помотала головой. Нашла время и место психоанализом заниматься! Сейчас – шашка. А психология… Вместо дневного сна – в подушку! Все равно в уголках глаз щиплет. Хорошо, сиды косметикой не пользуются – провела по морде рукавом, и порядок. Можно повернуться к своим людям – неласковой, но деловитой.
– Добрые сэры, приступим к занятиям. Позвольте продемонстрировать вам новейший ведовской клинок: шашку. Волшба в ней разрешенная, называется геометрия. Заклинаний два: степень изгиба и наклон рукояти по отношению к лезвию…
Эмилию по прежней должности доводилось читать отчеты о грозных аварских клинках – но это были высушенные чернилами и пергаментом солдатские рассказы. «Оружием этим авары владеют весьма ловко». «Иные из наших испробовали и нашли, что для кавалерийского боя изогнутое оружие довольно удобно». И, разумеется: «Не подобает прямому христианину пользоваться кривым мечом. Меч – душа воина!»
Теперь, под майским солнцем, сверкают новенькие клинки, уже прозванные «рыбками» за блеск, сходный с рыбьей чешуей. Рыцари ждут пояснений. Кривизна может быть позволена хитрой правительнице, пусть и носящей титул хранительницы правды, но не защитникам народа и веры! Этот вопрос не мог не прозвучать, а Немайн не могла не заготовить ответ. Может быть, даже подговорила кого–нибудь из рыцарей задать его сразу, чтобы сомнения никому учебу не портили.
Она шагнула к соломенному чучелу, ее рука взлетела – не с оружием, с простой прямой палкой. Опустилась – медленно, так, чтобы всякий мог рассмотреть подробности.
– Вот, – сказала, – самый простой удар. Вы, добрые сэры, за такой долго ругали бы ученика–оруженосца – я ударила без «потяга», да и прикрыться от такого легче легкого. Но это – удар, просто удар – сам по себе. Что в нем прямого? Мое плечо неподвижно, кисть проходит заметный путь, клинок близ рукояти – немногим больший, а клинок вдали от рукояти – очень большой. Разный путь, разная скорость. Вы должны были заметить – при ударе меч словно оживает, желает выпрыгнуть из руки назад, давит на кисть в области мизинца. Почему? Он желает уравновесить скорости. Не очень–то ему нравится – рубить. Он создан для укола. Удар сам по себе крив, и, хочешь не хочешь, приходится «кривить» прямое оружие. Увы, на это приходится тратить силы и время. При рубке бегущих это не столь уж важно, а во встречном бою? Ударить первым значит выжить и победить. Получается: рубить прямым мечом – обманывать собственное оружие, а обман ослабляет. Потому более верный путь – взять в руки искривленное оружие. Не сильно искривленное – ровно настолько, чтобы само хотело рубить! Вот так!
Разжала кисть – и, не успела палка упасть на землю, дернула из ножен шашку. Проблеск клинка – чучело развалено пополам все тем же простым ударом.
– Меч
Обнаженный клинок отблескивает розовым, словно помнит, что закален в крови – хозяйки, двух ее учениц и кузнеца, создавшего шедевр.
Это и было главное. Приемы рыцари знают сами. Сумеют – упростить, приспособить, приноровить. Немайн будет только давать советы.
– Скорость для шашки важней силы. Неужели, сэр Кей, ты не чувствуешь, как оружие идет за рукой?
Есть и недовольные.– Это оружие годится только для рубки…
И те, кто их опровергает:– Острие хорошо заточено, вес – прямо перед рукой… Нет, сэр Берен. Колоть тоже можно, хотя и хуже, чем добрым мечом.
– Зато оно в защите ловче!
Скажи это мужчина, быть может, кто и постарался бы высмеять. Но острой сталью прикрывается Вивиан.
– Доблестные сэры, а ведь рубка – важней всего со стременами. Надо бы верхами попробовать. А?
Основной рыцарский бой – конный, и тут спешенная гейсами сида не советчица. Эмилий тоже взлетел на коня – проверять, как работает кривой клинок с приемами трапезитов. Зато у Немайн нашлась другая работа… и римлянин все оглядывается на невесту, что расцветает на глазах – с каждым новым движением. У нее клинок, чуть отличающийся от прочих – такой же искривленный, но рука словно спрятана в корзинку из стального кружева. Верно, однорукой щита не носить, но новое оружие позволяет защитить себя почти так же надежно. Это не значит, что Эйлет придется снова ходить в походы, найдется служба и дома. Но никто не посмеет сказать, что однорукая числится полноправной лишь в память о былой доблести!
Сида разрывается на части. Рыцари и оруженосцы – один коллективный ученик, весьма умелый, но любознательный, как три десятка камбрийцев. Эйлет умеет рубить и колоть, но ей нужно ставить защиту: здесь удары парируют щитом, на худой конец – умбоном щита или кинжалом. Анастасии нужны азы. А Эмилию интересно все вместе, и в первую очередь то, как императрица–хранительница учит людей.
Немайн не подозревает: только что она переменила классификацию холодного оружия. Пусть ее любимица, Рут, и снабжена хваткой, но лишенной гарды рукоятью наподобие шашки – в покинутом ею мире специалист, изучив клинок, вынес бы вердикт: «типичная ранняя сабля». Мог бы объяснить, что отличия в балансе – с шашкой можно вокруг себя круги писать и рубит она – сильно, страшно, почти как топор… зато при неудаче не развернуть, не закрыться. Сабля ударит слабей, зато позволяет закрыться. Так получилось: кузнец желал сделать хороший рыцарский меч–спату, но судьба и горячий металл распорядились иначе, и клинок вышел изогнутым. Верно, так и аварская сабля родилась! Получилось оружие с изгибом русской шашки, с рукоятью шашки кавказской, но с балансом сабли. В руках у рыцарей сверкает оружие попроще, но баланс у него тот же, привычный местным кузнецам. Так что здесь и отныне шашка – всего лишь слабо изогнутая сабля с особой рукоятью. Как назовут настоящую – неизвестно, да и будет ли она?
Рыцари изучают новое для себя оружие, обсуждают, как его следует применять, стоит ли заменять им привычный прямой меч. А в «Голове Грифона», ничуть не прячась, лежат детали – одни прихвачены из Кер–Сиди, другие – изготовлены мастером Лорном. Нужно – собрать, подогнать их друг к другу… и на свет появится оружие, не уступающее блочному луку. Даже превосходящее – в том, что стрелка не нужно готовить с детства. Правда, дорогущее! Потому – только для своей дружины.
Все опыты Немайн проведет тихонько–тихонько. И, если характеристики окажутся слишком хорошими, придумает, как их занизить. Чтобы рыцари не хвалились до поры…