Кэннон
Шрифт:
Я не должна делать ничего из этого. Прикасаться ко мне Хендриксу опасно. Это не игра, не тогда, когда на карту поставлена моя карьера. Не тогда, когда всё, ради чего я работала, поставлено под угрозу. Я знаю это, я говорю себе это, и всё же я не двигаюсь. Каждая клеточка моего тела напряжена в ожидании его.
— Я хочу попробовать тебя на вкус, — произносит он. — Я хочу стянуть с тебя эти штаны и хочу встать на колени прямо здесь, под дождём, и засунуть свой язык внутрь тебя. Я хочу почувствовать, как ты кончаешь мне на лицо, Эдди. Я хочу погрузить свой член в тебя и почувствовать, как ты кончаешь вокруг меня, — рука Хендрикса лежит у меня
— Я… — начинаю я, но его рука возится с пуговицей на моих джинсах. — Чёрт, Хендрикс.
Он скользит рукой вниз по передней части моих брюк, под трусики, и я сжимаю его бицепс, когда тепло пробегает по моему телу от его прикосновения.
— Ты такая чертовски мокрая, — говорит он.
Я не могу говорить, не могу издать ничего, кроме сдавленного крика, когда он прикасается ко мне, его мозолистые пальцы грубо касаются моего клитора. Желание проходит сквозь меня, как электричество, и каждая частичка меня словно в огне.
— Я хочу тебя, — говорю я. Я произношу эти слова. Вслух. Окончательно. — Я хочу тебя.
Хендрикс издаёт рычание себе под нос, первобытное по своей интенсивности, и я думаю, что он собирается сорвать с меня одежду прямо здесь, на улице, под проливным дождём, и мне всё равно. Я хочу его больше, чем когда-либо кого-либо хотела. За пять лет ничего в этом не изменилось. Это желание стало только сильнее.
Сверкает молния, на мгновение озаряя всё ярким белым светом.
— Мы должны вернуться, пока в нас не ударила молния, — говорю я, и когда Хендрикс скользит пальцами у меня между ног, я раздавлена разочарованием.
Затем Хендрикс прижимает меня к дереву, стаскивает с меня штаны и сдёргивает их с бёдер. Прежде чем я успеваю сказать что-нибудь ещё, он стягивает и мои трусики с бёдер.
— Я говорил тебе, как сильно мне нравится эта задница? — спрашивает он.
Я ухмыляюсь, как идиотка, и, должно быть, выгляжу как идиотка, здесь, в чёртову бурю, прислонившись спиной к дереву, со спущенными до колен штанами. Но у меня нет времени думать о том, как выгляжу или о том, что мы оба промокли до нитки, прежде чем Хендрикс опускается на колени между моих ног и накрывает мою киску своим ртом. Он исследует меня своим языком, облизывая и посасывая мой клитор, и я издаю громкий стон, который теряется в шуме бури.
Он не торопится меня вылизывать. Это не медленно и томно. Он пожирает меня так, словно думал об этом годами и не мог насытиться, и я закрываю глаза и отпускаю его. Я притягиваю его голову к себе, когда он втягивает мой клитор в рот, снова и снова проводя по нему языком кругами. Когда он скользит пальцами внутрь меня, я уже так близко, что почти кончаю от этого ощущения, и я знаю, что хочу большего. Я хочу его всего.
Я стону его имя, не заботясь о том, насколько громко, потому что его уносит ветром, призывая его трахнуть меня сильнее пальцами, когда на самом деле я хочу его член. Когда он стонет, вибрация отражается от моей киски, поднимая меня выше. Я провожу руками по своей груди, едва прикрытой прозрачной тканью рубашки, и возбуждение практически сводит меня с ума. Я хочу подождать, насладиться тем, как он делает то, что он делает у меня между ног, но Хендрикс завёл меня так далеко, что я не могу. Кончая, я выкрикиваю его имя, мои руки сжимают
Глава 15
Хендрикс
Пять лет назад
Я смотрю на дом в последний раз, прежде чем уйти. Сейчас пять утра, а солнце ещё не взошло. Я убегаю из этого места как трус, ни черта не сказав Эдди. Даже не попрощавшись. И уж точно не то другое, что я должен был бы сказать, то, что действительно важно.
Таксист закрывает багажник, и я откидываюсь на спинку сиденья, отказываясь оборачиваться и оглядываться на это место. Так будет лучше. Вчера вечером я попрощался с нашими родителями. Мой отец дал мне свой единственный мудрый совет:
— Не подставляй морскую пехоту.
Эдди была единственным человеком, которого я хотел увидеть, но прошлой ночью она ушла в кино или куда-то ещё со своими друзьями, и я не стал будить её сегодня утром. Это оправдания, которые я придумывал себе, и они полная чушь. Я мог бы увидеть её. У меня просто не хватило смелости.
Я смотрю на конверт в своей руке, на записку, которую я собирался оставить для неё, но струсил, прежде чем успел просунуть её под её дверь. Вместо этого я стоял там, уставившись на дверь этим утром, моё сердце громко билось в груди, желая, чтобы она открыла дверь, чтобы я мог сказать ей лично. Я засовываю конверт в свой рюкзак.
Нахуй.
«Я забуду её», — говорю я себе.
Проблема в том, что я знаю, когда лгу себе, и эта ложь очень большая. Эдди не из тех девушек, которых можно забыть.
***
Наши дни
— Я не пойду внутрь, — говорит Эдди. Она стоит у машины, прикрыв голову зонтиком, что выглядит нелепо, поскольку она уже промокла до нитки. Я стою на приличном расстоянии от неё, просто на случай, если кто-нибудь наблюдает за нами, когда я действительно хочу закончить то, что мы начали. — Я не хочу их видеть, особенно после…
— После того, как мой язык был внутри тебя?
Если бы темнота и дождь не мешали мне видеть, я бы сказал, что Эдди сильно покраснела. Мне нравится видеть, как она краснеет.
— Да, — отвечает она, поднося руку ко рту, как будто вспоминает. — Они поймут, что что-то случилось.
— Если мы не войдём внутрь, они будут гадать, где мы, — говорю я.
— Я написала своей матери и сказала ей, что плохо себя чувствую, и ты отвезёшь меня домой, — как раз в этот момент у Эдди загорается телефон, и она проверяет его. — Чёрт. Моя мама говорит, что на холме наводнение. Моста нет.
— Моста нет, — повторяю я.
— Блять.
Мой член должен был бы сдуться при этой новости, но этого не происходит. Он всё ещё твёрдый, прижатый к молнии моих джинсов, когда я смотрю на Эдди, насквозь мокрую, её прежде полупрозрачная рубашка теперь полностью прозрачна и прилипает к груди.
— Думаю, тебе придётся вожделеть меня ещё какое-то время, — говорю я.
— Я вожделею тебя? — спрашивает она улыбаясь. — Это у тебя огромный…
— Огромный член? Да, я знаю. Но спасибо, что заметила. Они не зря называют меня Кэнноном (прим. перев. — «Cannon» вульгарный перевод слова — «пенис»).