Кэтскиллский орел
Шрифт:
– Как тебе удалось протащить пистолет?
– спросил Хоук.
– Генри сделал мне гипсовый ботинок, и мы спрятали оружие в пятку.
Хоук положил сорок четвертый "магнум" на колено. Я ехал в одних носках.
– Если нас поймают, то пристрелят. По крайней мере постараются. Так что будь наготове. Это гнусный городишко, детка, - сказал Хоук.
– Сьюзен. Мне нужно знать, что со Сьюзен. Рассказывай.
– Понимаю. Но кое-какие известия тебя не обрадуют.
Я ничего не ответил. Часы на приборной панели "скайларка"
– Позвонив мне, - начал Хоук, - Сьюзен сказала, что до тебя ей не дозвониться и что она попала в серьезную передрягу. Мол, связалась с этим типом Костиганом, а он оказался плохим парнем.
Перед нами бежала пустая дорога. Стрелка спидометра начала переваливать за шестьдесят миль. Хоук скинул скорость до пятидесяти пяти.
– Затем она сказала, что хочет уйти от него, но, вполне возможно, не сможет этого сделать.
Слишком серьезно она влипла, и в одиночку ей ни за что от него не отделаться.
– Насколько серьезно?
– спросил я.
– Не объяснила, но голос ее звучал по-настоящему натянуто. Я сказал, что прилечу первым утренним рейсом и, если она захочет уехать, возьму ее с собой. А если кто-нибудь вздумает нам помешать, я попрошу его не делать этого.
Тогда она предложила приехать за ней сюда, в Милл-Ривер, и дала мне адрес: Лос-Алимос, пятнадцать, квартира шестнадцать. Потом добавила, что сама не знает, захочет ли уехать, но ей необходимо поговорить со мной. Однако скорее всего мы уедем вместе.
Мы добрались до Сто первого шоссе. Хоук повернул на север, к Сан-Франциско.
5
СТОЯЛА ЯСНАЯ ЗВЕЗДНАЯ ночь, ЛУНА СИЯЛА вовсю.
Слева в темноте едва виднелись невысокие холмы, а справа плоская равнина уходила в сторону залива. На шоссе - пустота.
– И ты поехал, - сказал я.
– Конечно.
– Ничего мне не сообщив.
– Ничего.
Шины тихо шуршали по асфальту и лишь изредка, наезжая на трещины, издавали негромкий хлопок.
– Я бы тебе тоже ничего не сказал.
– Знаю, - сказал Хоук.
По встречной полосе, мимо нас, по направлению к Салинасу, промчался огромный грузовик.
– Я прибыл, взял напрокат машину и приехал в Милл-Ривер, как она и просила. Встретился со Сьюзен.
– Как она выглядела?
– спросил я.
– Потрясающе, если не считать дикой усталости и напряжения - будто она в полном отчаянии, но не хочет, чтобы это стало кому-нибудь известно. Похоже, она даже себе ни в чем не признавалась.
– А голос?
– спросил я.
– Как натянутая струна, - ответил Хоук.
– Возьми смычок - и на нем можно сыграть интермеццо.
Я вздохнул.
– Предупреждал же, что будет непросто, - сказал Хоук.
Я кивнул. Хоук продолжал:
– Она сварила кофе. Свежие французские булочки и такие крошечные кунжутные печеньица. Выглядело, будто бы она разыгрывает из себя хозяйку. Потом она рассказала, что этого парня, Костигана, встретила в прошлом году в Джорджтауне, когда была интерном в Вашингтоне. В общем, она с
– В Милл-Ривер?
– Угу, - подтвердил Хоук.
– В больнице имени Костигана.
– Семейный бизнес?
– Одно из многочисленных ответвлений.
Вдоль дороги стали попадаться неопрятные придорожные лачуги, в которых можно купить артишоки, клубнику и всякое такое. Фары высвечивали противные, написанные от руки вывески.
– А у Сьюзен в то время были нелады с тобой, вот она и решила съездить проветриться. И она говорит, что Костиган ей действительно понравился. Но ей не хотелось забывать тебя совсем, поэтому она звонила тебе, а ты писал ей письма и разговаривал. Она не забывала тебя, но при этом держалась поближе к Костигану.
На правой обочине шоссе возник зеленый знак. На мгновение фары высветили сияющие буквы: "Мост Сан-Матео. 5 миль".
– А вот Костиган чего-то дергался. Хотел жить с ней вместе, но Сьюзен сказала "нет". Он спрашивал: "Почему ты не бросишь этого голодранца из Бостона?" - а Сьюзен отвечала: "Да потому, что я его люблю", а Костиган: "Как ты можешь любить одновременно и его и меня?" - а Сьюзен: "Не знаю", вот так они и проводили время в обществе друг друга.
– Мне кое-что известно об этом, - сказал я.
– В общем, она не могла вернуться к тебе и бросить Костигана, но также не могла позволить ему жить с ней. Поэтому в конце концов честно призналась себе: "Я, видимо, совершенно свихнулась", - и отправилась к психиатру.
Хоук рассказывал все это приятным бархатистым голосом, словно речь шла о братце Кролике и терновом кусте.
– Тогда я сказал ей: "Сьюзен, да ведь ты сама психиатр", а она мне: "Знаю" - и качает головой. В общем, - повторил Хоук, - она пошла к психиатру...
– Упомянула, к кому именно?
– спросил я.
– Нет, - сказал Хоук.
– Но психиатр помог ей понять кое-какие проблемы. Тогда она начала отдаляться от Костигана, а тому это не понравилось, и он принялся наведываться к ней когда ни попадя. Даже когда она просила его этого не делать, он все равно приходил к ней на квартиру: у него был ключ. Даже когда она говорила, что хочет побыть одна и во всем разобраться. Наконец она сказала, что если он не успокоится, то она переедет в другое место, а он ответил, что ни в коем случае не допустит этого. Я спросил ее: "Что он может тебе сделать?" - но она лишь качала головой и повторяла: "Ты его не знаешь". Я предложил: "Может, ты мне все о нем расскажешь?", но она продолжала качать головой, и я видел, как у нее к глазам подступают слезы. Я спросил: "Почему бы тебе не уехать со мной? Мы бы со Спенсером все утрясли. Мы что хочешь утрясем". Нет, она не плакала, просто сидела и качала головой, но в глазах ее стояли слезы. И тут открылась дверь, и вошел Костиган с парочкой качков.