Кинофантастика
Шрифт:
Необходимо отметить, что в такой системе змеи — промежуточные формы между моллюсками и рыбами, а не лишившиеся конечностей рептилии, как это понятно ныне (другие рептилии на scala naturae вообще отсутствуют). Только в начале XIX века появилась научная формулировка понятия эволюции. В своей «Вступительной лекции, прочитанной 21 флореаля 8-го года Республики», изданной в 1800 году[64], французский натуралист Жан-Батист Ламарк (1744–1829) формализует и развивает «трансформизм» — понятие, которое он детализирует позднее в труде «Философия зоологии» (1809). Для Ламарка эволюция постепенна, но он уже отрицает ее линейность: «Более я не собираюсь говорить о существовании регулярной, линейной серии <…> подобной серии не существует; но я говорю о почти регулярно градуированной серии… которая… во многом формирует боковые ответвления…»
Это
В фантастических кинокартинах и телесериалах идея ветвящейся эволюции оттачивается в жанре современных космических или планетных «опер», где изображают параллельную эволюцию на других планетах. В этом смысле типичен «Аватар» (Джеймс Кэмерон, 2009), где множество внеземных видов связаны родством друг с другом и со всей своей планетой, Пандорой. Вспомним также сагу «Звездный путь» с прославленными титрами, провозглашающими множественность миров и эволюцию внеземных видов: «Космос — граница бесконечности, к которой устремляется наш космический корабль. Его задача… исследовать новые неведомые миры, открывать новую жизнь, другие цивилизации и, пренебрегая опасностями, тянуться к неведомому». Так современное представление об эволюции превращает любую экзопланету — неважно, реальную или вымышленную[65] — в фантастический кишащий жизнью куст.
Увы, это понимание часто уступает место линейному варианту, при котором куст заменяется простым наложением видов друг на друга на протяжении геологических эпох. В этом случае прямая «стрела времени» диктует свои законы и маскирует биологическую реальность эволюции. В такой логике ископаемый вид становится предком ныне живущего, а не просто родичем; эта насильственная генеалогия препятствует всякому научному анализу родственных отношений. Согласно этому устаревшему представлению, эволюция превращается в простую последовательность промежуточных стадий, а палеонтология низводится до поиска «недостающих звеньев». Отметим, что сам термин первым предложил в 1844 году шотландский писатель-натуралист Роберт Чамберс (1802–1871), увидевший в открытии ископаемых человеческих останков возможность провести связь между обезьяной и современным человеком[66]. Это легко запоминающееся выражение быстро переняли многие ученые того времени, благодаря чему оно укоренилось в популярной культуре, в том числе в кино. Оно даже фигурировало в названии ряда более-менее фантастических поделок, например в не поддающемся классификации фильме «Недостающее звено» (Кэрол и Дэвид Хьюзы, 1988) — смеси документального и художественного кино без диалогов, где действует преследуемый людьми австралопитек.
Научно-фантастический кинематограф не изменяет правилу. В первом варианте «Годзиллы» (Исиро Хонда, 1954) профессор Танабе, палеонтолог, получивший правительственное задание найти чудище и разобраться, что оно собой представляет, торжественно заявляет: «В меловом периоде появилось существо, среднее между морской рептилией и сухопутными животными. Я уверен, что это такое промежуточное существо». Это понятие «промежуточности» отражает представление о линейности и постепенности эволюции, по-прежнему укорененное в коллективном сознании. Кто не видел на экране или еще где-нибудь знаменитый ролик, показывающий двигающихся друг за другом приматов, постепенно выпрямляющихся и превращающихся в человека?
Только в 1970-х годах с появлением филогении (изучения отношений родства) был, наконец, реабилитирован дарвиновский эволюционный подход. Филогения, метод, предложенный немецким энтомологом Эмилем Вилли Хеннигом (1913–1973), сулит освобождение от укоренившихся заблуждений: она не строит иерархий, а предлагает воспроизводимый способ анализа родства видов, объединяемых не по стратиграфическому возрасту, а по наличию общих свойств (взять хотя бы раннее облысение у Homo sapiens, столь заметное у авторов сего труда и тем более у его редактора…). Но, хотя Хенниг
Эволюция не ведет к человеку
Согласно другому распространенному представлению, появление человека означает завершение эволюции, как считал еще Ламарк, для которого эволюция тоже была ветвистым деревом, увенчанным человеком. Но уже у Дарвина речь идет скорее о густом кусте, где каждый вид висит на краю своей веточки, причем на одних веточках появляются новые почки (видообразование), а другие усыхают (вымирание). Таким образом, Дарвин положил конец заблуждению о «конечности» эволюции: он разглядел изменчивость живых существ в каждом поколении, сохраняемую или не сохраняемую естественным отбором в зависимости от ее соответствия требованиям среды. Превращение эволюции в стохастический и непредсказуемый процесс, не имеющий ни смысла, ни завершения, позволяет сосредоточиться на ее механизмах (process), а не на структуре (pattern).
В комедии «Эволюция» (Айвен Райтман, 2001) из падающего в Аризоне метеорита вылезают одноклеточные внеземные организмы, быстро превращающиеся в грибы, потом в червей, насекомых, амфибий, рептилий и, наконец, в агрессивных приматов! Эти последовательные трансформации напоминают классификацию Аристотеля. Если мысль об «осеменяющем» Землю метеорите и напоминает теорию панспермии, описанную в предыдущей главе, то в этом отнюдь не документальном фильме отношение к эволюции имеет только само его название, ибо эволюционный процесс — это не прогресс и не накопление сложности с течением времени. Так, в эволюционной истории позвоночных череп костистой рыбы оказывается гораздо сложнее — он содержит больше костей, — чем череп млекопитающего.
Американский палеонтолог и историк науки Стивен Джей Гулд (1941–2002) утверждал, что если бы возможно было снова сыграть фильм об эволюции на Земле, то сценарий и актеры были бы совершенно другими: «Мы — чудесные случайности непредсказуемого процесса, не выказывающего никакой тенденции к повышению сложности, а не предсказуемый результат эволюционных принципов, обреченных создать существо, способное постигнуть механизмы собственного сотворения» (Full House («Полный дом»), 1996).
Понятие прогресса в эволюции совершенно антропоцентрично. Оно часто ведет к редуцированному представлению об эволюции, каким является «очеловечивание», рассматривающее не ветвящуюся историю всего множества приматов, а лишь одно эволюционное явление среди множества других — появление рода Homo. Одним из защитников этого подхода, называемого телеологическим, был палеонтолог-иезуит Пьер Тейяр де Шарден (1881–1955), считавший эволюцию нарастающим усложнением, организацией, идущей от инертной материи, атома, к Богу, проходя через человека и его ноосферу («сферу человеческой мысли») — термин, заимствованный им у русского геолога Владимира Вернадского (1863–1945). Это понимание одухотворенности эволюции проистекает, как кажется, из того обстоятельства, что Тейяр де Шарден стремился увязать свою религиозную веру и палеонтологию — две сферы, призванные дать ответы на фундаментально расходящиеся вопросы: почему и как.
В некоторых произведениях литературы и кино общепринятые представления об эволюции превращаются в объекты критики. В романе «Планета обезьян» (1963) Пьер Буль (1912–1994) придумал вместо очеловечивания расчеловечивание: в недалеком будущем люди деградируют и вытесняются другими приматами, в частности крупными обезьянами. В уста одной из таких «обезьян» писатель вкладывает следующие слова: «Мы знаем, что у них [видов] был, вероятно, общий предок. <…> Обезьяны и люди — разные побеги, начавшие с некоторых пор расти в разные стороны: первые постепенно доросли до сознания, вторые закоснели в своей животной сущности». Этот откровенно дарвиновский роман переворачивает ценности и сбрасывает человека с пьедестала «самого развитого существа». Фантазия Буля выглядит очень современно в свете исследований ума и культуры животных (взять хотя бы фармакопею у крупных обезьян), находившихся в его время в зачаточном состоянии. Это опрокидывание ценностей подхвачено в многочисленных экранизациях романа, вплоть до свежих приквелов Руперта Уайатта («Восстание планеты обезьян», 2011) и Мэтта Ривза («Планета обезьян. Революция», 2014, «Планета обезьян. Война», 2017), где подробно показана интеллектуальная эволюция обезьян и то, как они возобладали над человеческим обществом.