Кинокава
Шрифт:
– Фарфор саванхалок всегда такой звонкий?
– Думаю, да. Очень мило, правда? Ханако еще раз щелкнула по краю тарелки и внимательно прислушалась.
– Бабушка, ты можешь себе представить людей, которые жили за много веков до нас? – спросила она с серьезным видом.
Удивительно, как Фумио, которая изо всех сил старалась отгородиться от прошлого, могла взрастить дочь, искренне интересующуюся древностями. Уныние, охватившее Хану после свадьбы сына, внезапно развеялось.
– На следующий год ты пойдешь в Школу для девочек, не так ли?
– Да. Я
– Да?
– На Яве учителя постоянно повторяли, что мы должны быть настоящими японцами, и я усердно трудилась, ни на минуту не забывая о том, что я японка. Но когда мы вернулись сюда и я очутилась в окружении японцев, меня охватило странное чувство – я не знала, как себя с ними вести.
Хане стало жаль внучку. Она, наверное, и подружку себе в классе найти не может, ведь все остальные девочки родились и выросли в Японии.
– Пойдем в магазин, Ханако, – предложила Хана, желая поднять девочке настроение. – Давай купим тебе кимоно, я ведь скоро уезжаю.
– Кимоно?!
Глаза Ханако загорелись яркими звездами. Отчасти по причине проживания за границей, отчасти из-за убеждений Фумио, она никогда не носила даже простой юкаты. [86] По возвращении в Японию Ханако завидовала своим подружкам, которые надевали кимоно на новогодние праздники. Но девочка понимала, что сейчас, когда страна ведет войну, просить новые наряды не время, к тому же она была не из тех, кто давит на родителей, вынуждая покупать одежду.
86
Юката – хлопчатобумажное летнее кимоно.
Ханако ликовала. Она впервые оказалась в отделе кимоно универмага «Мицукоси» в районе Нихомбаси и совала нос в каждый уголок, стараясь не пропустить ни одной детали. Однако трудные времена сказались и на этом магазине. Хозяева строго придерживались запрета на роскошь, и от прежнего духа веселья и беспечности не осталось и следа. На манекене было представлено свадебное кимоно с узкими рукавами для второй половины торжества. Даже такой строгий наряд и тот смотрелся вызывающе. Шелковый креп и тонкую парчу убрали с глаз долой. Но вместо дешевого крашеного материала на витрине были выставлены образцы дорогого эпонжа – это стало возможным только благодаря его приглушенным тонам.
Продажа кимоно из узорчатого шелка была запрещена. В отличие от Осаки в Токио Хану почти не знали, влиянием своим она воспользоваться не могла, и ей ничего не оставалось, как остановить выбор на рулоне шелкового крепа с белыми пионами на темно-розовом фоне. Стоило приложить материал к груди Ханако, как розовый цвет придал щечкам живости и личико уже не казалось таким бледным. Для хаори Хана выбрала эпонж из Осимы. Он стоил в десять раз дороже шелкового крепа, но Ханако понятия не имела об истинных ценах на материал для кимоно и по пути из универмага с восторгом прижимала к груди пионы.
Бабушка
– Прочтите это, – сухо бросила она и протянула Хане листовку.
На листке величиной в половину открытки красовались крупные иероглифы, гласившие:
«МЫ ДОЛЖНЫ БИТЬСЯ ДО КОНЦА!
НЕМЕДЛЕННО УКОРОТИТЕ РУКАВА ВАШИХ КИМОНО!
ЯПОНСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ЖЕНЩИН, ТОКИЙСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ».
– Что там написано, бабуля? – Ханако попыталась прочесть слова, но Хана только покачала головой и спрятала листовку за пояс.
– Пойдем домой, милая.
Девочка вся искрутилась в такси, наслаждаясь роскошной обстановкой и вспоминая беспечную жизнь на Яве, где у них был собственный автомобиль. Хана же сидела, погрузившись в свои мысли. Теребя белый платочек, который достала из рукава длиной в один сяку и три суна, она все думала, как материал от обрезанных рукавов кимоно может помочь победе над врагом. Этого, наверное, ей никогда не понять.
Эйдзи настаивал на том, что нет никакой необходимости эвакуировать семью, – такова была его уверенность в скорой капитуляции Японии. Однако ситуация день ото дня осложнялась, японские милитаристы продержались гораздо дольше, чем он рассчитывал. Пессимистические настроения Эйдзи целиком и полностью разделял его шурин Томокадзу, ныне второй лейтенант.
– Знаешь, Эйдзи, у Японии не осталось ни одного авианосца, – мрачно вздохнул Томокадзу, выдав зятю военную тайну.
Эйдзи побледнел.
– Значит, нам придется вести бой на родной земле?
– Да. Армия этого добивается, хотя флот категорически против.
Южный тихоокеанский фронт уже приближался к Японским островам. Императорский штаб выпустил коммюнике, в котором говорилось, что битва у острова Гуадалканал явилась поворотным пунктом в войне, причем в пользу Японии, но большинство сочли эту кровавую бойню поражением. Вскоре было объявлено о полном уничтожении войск, защищавших остров Атту.
Повсюду слышались истерические вопли: «Биться до конца на японской земле!» В конце осени 1943 года Эйдзи и Фумио решили-таки эвакуировать детей. К тому времени уже половину одноклассниц Ханако перевели в провинциальные школы.
Кадзухико поступил на литературный факультет Токийского императорского университета. Отсрочку – последнюю привилегию студентов – продлили только до осени. Никто не знал, когда начнется призыв учащихся школы высшей ступени. Фумио, которая на всех углах кричала о том, что семья не имеет большого значения, тем не менее осталась в Токио с Кадзухико в знак уважения к его положению старшего сына. Узнав, что Утаэ доверила своих детей Хане еще в прошлом месяце, она сама отвезла Ханако и Акихико в Мусоту.