Киномысль русского зарубежья (1918–1931)
Шрифт:
Какова же должна быть эта музыка?
Пытаясь проследить эволюцию музыки в кинематографе, нетрудно установить, что сопровождающая картину музыка, которая вначале носила случайный и безразличный характер и даже сплошь и рядом была совершенно одинаковой для картин самого различного содержания, начинает со временем стремиться выйти из этого безразличия и устремляется по пути создания недостающего экранному движению звука.
Это стремление в кинематографической музыке наметилось довольно ярко, что особенно легко отметить в Америке, где кинематографическое искусство настолько далеко ушло вперед, что там явилась настоятельная необходимость
Музыка эта, хотя и пытается временами выразить настроение того или другого психологического момента, но главное свое внимание устремляет на возможно более точное координирование звука с движением и на воспроизведение недостающих экрану реальных звуков.
Помимо нехудожественности такого рода музыки, подобная рабская зависимость ее от экранного движения, в силу особенностей монтировки современных картин и быстрого переноса действия из одного места в другое, заставляет сопровождающую музыку носить чрезвычайно разбитый и незаконченный характер и даже весьма часто оказывает экрану плохую услугу, отвлекая резкими переходами внимание зрителя на себя.
Идеальная музыка, сопровождающая картины, должна настолько близко интерпретировать психологию действия и настолько тесно сливаться с ним, что она должна быть совершенно незаметной для зрителя, как составная часть кинематографического спектакля, и только отсутствие ее должно указывать на то, насколько она является необходимой.
Проходящий в каждом цельном фильме психологический лейтмотив должен соответственно отражаться в сопровождающей его музыке, которая, являясь иллюстрацией в отношении главных этапов действия, должна в то же время быть фоновой для второстепенных эпизодов, сглаживая все резкие переходы действия и выравнивая цельность настроения.
Поэтому пишущий или выбирающий музыку для сопровождения той или иной картины должен обращать особое внимание на то, чтобы проходящие в ней лейтмотивы соответствовали, как сказано, господствующему настроению картины, подчеркивали главные моменты действия и связывали между собой отдельные эпизоды, чтобы она была больше связана с душой фильма, чем с его жестом, и чтобы она своей цельностью и плавностью перехода сглаживала внезапные и резкие смены сцен, которые являются неизбежным спутником кинематографического спектакля в настоящем его виде.
Задача эта не легка, именно ввиду отрывочности экранного действия, но она еще больше усложняется необходимым, по моему убеждению, требованием, чтобы музыка не переносила внимания зрителя на себя и чтобы, помогая зрителю воспринять настроение фильма, она делала бы это совершенно незаметно для самого зрителя.
Изложенные выше основные положения характера кинематографической музыки вытекают из того, что эта музыка преследует совершенно особые задачи и выполняет особую роль по сравнению с музыкой всякого другого немого сценического действия, как то балета и пантомимы.
Танец родится из музыки и связан с ней в каждом ритме и каждом оттенке, поэтому порядок творчества в балете идет от музыки к танцу, и импульсивная роль этого творчества принадлежит музыке, танец же является элементом иллюстрирующим.
То же самое и в пантомиме, которая связана в ритме своего действия с музыкой и которая является творчески преображенной
Порядок кинематографического творчества обратный, так как фильм, рисуя реальную жизнь, имеет обычно самодовлеющий сюжет, в развитии которого музыка может играть лишь иллюстрирующе-подчеркивающую роль.
Отсюда и те особые требования, которым эта музыка должна удовлетворять.
К сожалению, приходится считаться с тем, что, в силу разного рода причин, специально написанная для той или другой картины музыка является и долго еще будет являться явлением довольно редким и заменяется музыкой, скомпонованной из различных музыкальных отрывков.
Поэтому я хочу сказать в заключение несколько слов и об этого рода музыке.
Подбирающий музыку для кинематографического спектакля должен иметь в виду указанные мною выше условия, которым она должна удовлетворять, но при этом должен обратить особое внимание на то, чтобы избегать в ней избитых, популярных мотивов, с которыми у публики неразрывно связаны определенные образы и эмоции и которые поэтому могут создавать двойственность образов.
Трудно предположить, чтобы те задачи, которые намечены мной в настоящей статье, могли быть разрешены отдельными театрами, демонстрирующими фильмы, так как они не могут уделить этому делу в достаточной мере ни времени, ни внимания, ни средств, а потому остается пожелать, чтобы общества, выпускающие фильмы на рынок, обратили должное внимание на этот недостаток почти каждого кинематографического спектакля и выпускали фильмы уже вместе с готовой, специально написанной для него, или подобранной музыкой.
Юрий Офросимов КАТЮША НЕХЛЮДОВА
Однажды я был приглашен известным немецким режиссером для обработки сделанного уже сценария по «Воскресению» Толстого. Про начало сценария не говорю – много там было интересного; но конец: Катюша выходит замуж за Нехлюдова – брак этот, по мысли немецкого режиссера и киноавтора (дело происходило в немецкой фильме), должен инсценироваться, в качестве гражданского, так: посередине стоит стол, уставленный куличами и образами. Входит Катюша в домашнем сарафане и Нехлюдов – тоже без всякого парада, три раза гуляют вокруг стола, затем становятся на колени, целуют иконы, куличи, друг друга; меняются кольцами. Gross Aufnahme 55 . Финал.
55
Крупный план (нем.).
И сколько крови испорченной и пота стоило убедить режиссера в кощунственной нелепости «финала»! Он только твердит, загибая пальцы:
– Во-первых, Америка картину с «неопределенным» толстовским финалом не примет; два – я не виноват, что Толстой не дописал романа до конца; в-третьих, я уверен, что, если бы Толстой был жив, я бы ему, как дважды два четыре, доказал, что делать фильмы с иным, чем у меня, концом, невозможно… – И этот последний довод он произносил с особой торжественной непререкаемостью.