Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Булычев Кир

– Это издали красный. Вблизи фашистский, – откликнулся Матя. – Он тоже красный, а свастику отсюда не видно.

Ежову стало холодно, он отвернулся от городка, щелкнул пальцами, кто-то из свиты подбежал с металлическим стаканчиком. Ежов никому не предложил разделить с ним удовольствие.

Матя ощущал, как пуст институт, – пуст, безмолвен, впервые за эти годы. А ведь это именно те муравьи, что начиняли его, придумали этот взрыв.

Матя перевел перископ на вышку.

Видно было, что на вышке двое или трое связистов проверяют провода,

что ведут сюда, на пункт управления. За ночь пришлось тянуть связь сюда, Матя-то в три лег, а Алмазов вроде и не ложился.

Осталось полчаса. Сейчас связисты кончат проверять на вышке, спустятся вниз и пойдут по городу, проверяя кабель. Они, как и все прочие десятки тысяч людей, большей частью голодных, холодных и несчастных, что находятся сейчас в радиусе двадцати километров от полигона, не подозревают, что случится здесь через полчаса. Еще неделю назад Матя наивно предложил Алмазову выдать всем заключенным и вольным черные очки и приказать в девять утра отвернуться и смотреть в другую сторону. «Добреньким прикидываешься, – усмехнулся на его слова Алмазов. Без злобы, понимая. – Мне тоже хочется быть добреньким. Но, во-первых, я не могу ставить под угрозу государственную тайну, которая нам очень дорого обошлась. Во-вторых, где я достану двадцать пять тысяч пар черных очков? Ты это знаешь не хуже меня». Алмазов нашел разумный выход: под страхом жестокого наказания никто не выходит из домов и бараков до двенадцати. Охрана отвечает за это шкурой.

– А сама охрана? – спросил Матя. – На вышках, в зоне?

– Заткнись, – сказал Алмазов. – Обойдется.

Алмазов не верил, что взрыв может ослепить за километры.

Матя проследил взглядом за тем, как связисты не спеша спускаются с вышки. Они сматывали за собой провод телефона. Видно, поддерживали связь с пунктом управления. Матя посмотрел в ту сторону. В двадцати шагах, расстелив на крыше плащ-палатку, сидели два телефониста и командир – все из НКВД.

– Ну, скоро там? – спросил Ежов, не глядя на Матю.

– Осталось двадцать минут, – ответил Матя.

– Поторопитесь. Даю вам десять минут, – приказал Ежов. – А то мы здесь все вымерзнем.

– Нельзя. – Матя подошел поближе к наркому, чтобы не кричать.

– Почему?

– Там связисты – они проверяют линию. Когда они кончат, выйдут из зоны, мы дадим сигнал.

– Можно было вчера проверить.

– Вчера тоже проверяли.

Ежов топнул ножкой. Ножка была в пилотских унтах. Ежову не было холодно. Просто у него было плохое настроение.

– Где кнопка? – спросил он высоким гневным голосом, в его горле что-то клокотало, как у петушка, который вот-вот запоет.

– Какая кнопка? – не понял Матя.

– Которая взрывает.

– Здесь. – Матя показал на взрывную машинку, что стояла сзади под охраной двух чекистов.

– Тогда я сам взорву все к чертовой матери! – сказал Ежов и направился к машинке.

Матя не поверил тому, что нарком может это сделать. Но Алмазов был сообразительнее.

– Николай

Иванович, подождите! – Он успел встать между машинкой и Ежовым. Ежов уткнулся в него – он не доставал Алмазову и до плеча. – Еще не готовы кинооператор и фотографы.

– Черт с ними! – Ежов попытался отодвинуть Алмазова с дороги.

– Самолет, который будет вести съемки с воздуха, – почти закричал Матя, – прилетит точно в срок!

Он хотел было напомнить о связистах, которые погибнут, но понял, что этим Ежова не остановить. О других людях, оставшихся и оставленных в обреченном городе, о которых он знал или догадывался, он предпочитал не вспоминать хотя бы потому, что имел основания полагать, что среди них была Альбина.

– Хрен с ним, с самолетом! – Нарком был в тяжелом похмелье. Он плохо соображал, что делает и говорит.

Но Вревский, наклонив к наркому коротко остриженную голову, сказал негромко, но услышали все:

– Нам нужны эти фильмы, товарищ нарком. Мы их должны показать товарищу Сталину. Что мы ему покажем?

– Мы скажем… – Запал Ежова угасал. И тут же гнев начал подниматься вновь, на этот раз он был направлен против операторов.

– Так где они, мать их? Где твои фотографы?

Подошел Френкель – он уже сообразил. Он протянул наркому серебряную стопку. Тот, не заметив, что делает, вбросил в рот содержимое.

– Их сейчас приведут, – сказал Алмазов. – У нас все рассчитано. Главное сейчас – чтобы лишние ушли отсюда. Вы же понимаете, товарищ нарком.

– Кто лишние?

– По списку, подписанному вами, здесь остается десять человек. – Френкель достал список из кармана кожаного с меховым воротником пальто.

– Пускай уходят. – Ежов поскучнел, и Алмазов отошел от него.

Матя посмотрел на часы. До взрыва оставалось еще десять минут.

Через чердачную надстройку на крышу вышли оба фотографа и кинооператор, все трое тащили за собой штативы. И Матя пошел к ним, чтобы показать, где устанавливать камеры, – там, где кончались мешки, на открытом месте. Камерам бруствер только бы помешал.

Матя раздал фотографам и кинооператору черные очки и велел надеть их через пять минут. Оператор примерил и сказал:

– В них работать неудобно.

– Ну, как знаете, – сказал Шавло. Еще не хватало уговаривать идиотов. Хазин, который кое о чем догадывался, очки надел. Заранее. «Еврей, – подумал Матя. – Они всегда осторожные, чуют и остаются живыми там, где русские погибают».

Матя подошел к перископу.

Алмазов стоял у надстройки и смотрел, как один за другим туда уходят охранники и офицеры из свиты наркома. Сам нарком отошел к понижению в бруствере, сделанному для него, и стоял мрачный, руки в карманах. Френкель на шаг сзади. Вревский подошел к перископу – он следил за тем, что делал Матя, и повторял его движения.

Матя обошел всех и раздал черные очки.

Их надели Алмазов и Вревский.

Френкель держал очки в руке. Но ждал, пока их наденет нарком.