Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Булычев Кир

– Доктора, черт побери! – стонал Ежов, и только сейчас Шавло услышал этот голос, может быть, потому, что стихли последние раскаты вселенской грозы. – Я ослеп! Доктора!

«Не надо было выдрючиваться», – мысленно сказал Шавло.

Вревский, снявший очки, и Алмазов, все еще в очках, уже склонились к наркому. Френкель сидел, тер глаза и стонал.

– Где врач? – строго спросил Вревский у Мати.

– В поселке, в больнице, – сказал Матя. Он, разумеется, промолчал, что Алмазов вычеркнул

медиков из списка людей, которым положено было участвовать в наблюдении взрыва. Потом их, конечно, запустят в город, если там осталось что-то живое. «Дураки, мы все дураки – не догадались, что взрыв будет столь силен и очевиден – на многие десятки верст».

– Почему в поселке? – Вревский был грозен. – Это преступление! – Подстраховываясь на всякий случай, он уже искал виновных.

На счастье, Ежов начал видеть – временная слепота прошла.

– Прекратить! – крикнул он, все еще щурясь. – Успеется врач, успеется. Вревский, чем кричать – проводи Френкеля вниз.

И сам Ежов, уже владея собой, подбежал к брустверу. Он смотрел на город. Шавло последовал за ним. Алмазов крикнул кинооператору, пришедшему в себя:

– Ты снимай! Возьми камеру свою и снимай. Если будет в съемке брак, лично расстреляю.

– Мог бы силком на меня очки надеть, – укоризненно сказал Ежов. Он поднял бинокль и стал обозревать в него картину разрушений. Он вел бинокль по панораме бывшего городка и неожиданно присвистнул совсем по-мальчишески.

Матя смотрел на город – кое-где поднимались струйки дыма и горели костры, но это продлится недолго – в домах было мало древесины. Пылал ангар – горел самолет, и густой черный дым поднимался дальше.

Атомное облако превратилось в тучу, которая низко висела над полигоном.

Ежов опустил бинокль.

– Все-таки глазам больно, – сказал он. Затем он обернулся к Алмазову и Мате. – Ну что ж, славно мы рванули, – сказал он, широко улыбаясь. И Матя понял, что и до Ежова уже дошло осознание величия того, что они видели.

– Сколько, интересно, фугасных бомб рвануло? – спросил Ежов.

– Это мы попытаемся подсчитать, – сказал Шавло.

– Почему такая неуверенность, товарищ Шавло?

– Потому что часть приборов вышла из строя – взрыв оказался даже сильнее, чем мы рассчитывали.

– Не меньше тысячи бомб, – сказал Алмазов.

– Ну тогда пойдем посмотрим, – сказал Ежов. Он уже был бодр и почти весел.

– Вы хотите туда? – Этого Шавло не ожидал.

– Разумеется. Надо же посмотреть, какие же мы с тобой изобретатели, если сами не посмотрим, чего натворили.

– Там может быть опасно, – сказал Матя и поглядел на Алмазова.

– Только попрошу без этих интеллигентских штучек, – начал сердиться нарком. – Что там такого угрожающего? Пожара испугался?

–

Там могут быть опасные излучения.

– Могут или есть?

– Вернее всего, есть.

– Какие? Насколько опасны?

– Мы еще не точно знаем. Но излучения были замечены при опытах.

– Эх, дурак ты, дурак, – рассмеялся Ежов. Матя заметил, что нарком перешел с ним на «ты» именно с момента взрыва. И совсем не ясно, хорошо это или никуда не годится?

– И все же я на вашем месте, товарищ нарком… – начал Алмазов, который, как кошка, чуял беду.

Но тут, как назло, возвратился Вревский.

Он пронес свое кряжистое крепкое тело сквозь дверь надстройки. Он широко ухмылялся, и по скулам ходили каменные желваки, как на кинопортрете революционера.

– Товарищ нарком! – воскликнул он и сделал решительный широкий шаг в сторону. За ним образовался капитан госбезопасности с подносом, уставленным гранеными стаканами с водкой. – Прибыло лекарство от всех болезней – по рюмочке во славу советской науки и победы над мировым империализмом!

Вревский кривлялся, но знал меру – он хотел угодить в нужный момент.

А Ежов, который склонялся было к осторожности, при виде стаканов воспылал духом.

– Вот и правильно. – Он потер ручки и зацокал высокими каблуками, приближаясь к подносу. – Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…

– Преодолеть пространство и простор! – громко подпел Вревский.

Ежов, как бы танцуя, подошел к капитану, взял стакан с подноса, ни на кого не глядя, в несколько судорожных глотков выпил его, поставил аккуратно на поднос, понюхал свой рукав и только после этого приказал:

– Ребятня, разбирай бокалы!

Все послушно приблизились к подносу, который лежал, не шелохнувшись, на ладонях у капитана. На этот раз Ежов пил медленнее, цедил, потом упрекнул Вревского, что тот забыл о закуске.

* * *

Стакан, выпитый сразу после взрыва, оглушил Матю. И остальных тоже.

И сразу их действия приняли иной характер.

Ежов, выхватив поднос у капитана, потащил его, пошатываясь, к прекратившим снимать фотографам и кинооператору, те тоже выпили, Ежов кинул поднос с крыши. Тот отдаленно зазвенел.

– А теперь ты не боишься, товарищ Шавло? – спросил Ежов, глядя на Матю совершенно трезвыми голубыми безумными глазами.

– Так точно, товарищ нарком, – ответил Матя. – Такое бывает раз в жизни.

Его вело, в голове стало пусто и гулко. Они спустились вереницей на первый этаж. От стены отделился сержант в темных очках.

– Сними очки, не позорь чекистов! – прикрикнул на него Ежов.

Сержант снял очки и первым вышел наружу.

Там стоял «ЗИС» наркома.