Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8
Шрифт:
– Я думаю, – сказала Альбина, – что вам лучше снять с него шинель. Вам будет теплее.
– Нет, – ответил Андрей. – Я не хочу. Это не брезгливость – она насквозь промокла, и мне будет тяжело идти.
Альбина не стала спорить, и они пошли дальше. Тут они снова услышали треск мотора – по направлению к ним ехала танкетка.
Им пришлось спрятаться за пустым и обгоревшим танком – в своем путешествии они приблизились к центру взрыва – к парашютной вышке, от которой остались лишь оплавленные устои – как оплывшие
Неподалеку шел человек. Он был одет как зэк, но не был зэком, потому что к его груди на ремнях была прикреплена металлическая шкатулка, которую этот человек, присев на корточки, как раз открыл и положил оплавленный кусочек металла, подобранный из грязи. Человек тоже услышал треск мотора танкетки, выпрямился, огляделся в поисках убежища и быстро побежал к обгоревшему танку, за которым прятались Андрей и Альбина.
Увидев их, он сразу сообразил, что они такие же, как и он, беглецы, и потому сказал:
– Привет товарищам по несчастью! – И приложил палец к губам, призывая к молчанию.
Грохот мотора приближался – танкетка медленно ехала по пустырю, верхний люк был открыт, в нем стоял танкист в каске и шлеме. Танкетка миновала их укрытие и повернула в сторону бывшего зоопарка.
Лицо неизвестного зэка – а Андрей был убежден, что не видел его при заселении города и не встречал раньше на строительстве, – было измазано грязью, словно он по уши угодил в лужу, и Андрей рассудил, что тот измазал себя нарочно, для камуфляжа.
Затем опытный взгляд Андрея определил, что ватник, хоть и обыкновенный на вид, слишком нов и чем-то в пошиве отличается от обычного. Возможно, аккуратностью пошива. На ногах у зэка были хорошие непромокаемые сапоги.
– Давайте знакомиться, – сказал зэк, придерживая левой рукой на груди металлический ящик, – Иван Васильев, ссыльный, почти вольный, и можно сказать – случайный прохожий.
Правый карман ватника оттопыривался, и Андрей был почти убежден, что там у зэка пистолет.
Переодетый чекист? Но какого черта им нужно переодеваться в своем доме? Скорее все же не зэк и не ссыльный – но ряженый.
– Не надо меня так разглядывать, – сказал зэк, – от этого я не стану ни хуже и ни лучше. Какой есть, такой есть.
– А кто вы на самом деле? – спросила Альбина.
– Почему вас это волнует? Вы боитесь, что я возвращу вас на место обязательного пребывания?
Голос зэка был знаком, словно когда-то в юности, в давнем прошлом он его встречал, не был близок, но встречал. Значит, прошло двадцать лет? И фамилия Васильев, хоть и вполне обыкновенная и носимая многими тысячами людей, сочеталась именно с этим голосом и с этим веселым и ненадежным взглядом жуира и авантюриста…
Васильев тоже присматривался к Андрею, будто старался что-то вспомнить. Хотя и Андрея после пяти лет лагерей вряд ли узнала бы собственная жена.
–
Он уже был убежден, что видит беглецов из здешних лагерей или даже из самого Полярного института, которые воспользовались взрывом, чтобы удрать в тундру, откуда они живыми не выберутся. Но они еще могут сослужить свою последнюю службу Третьему рейху.
– Мы тоже уходим, – сказал Андрей. Что-то связанное с этим Васильевым было ему неприятно. Он пожилой, ему за пятьдесят. Значит, в Гражданскую было тридцать?
– Может быть, пойдем вместе? У вас есть цель?
Андрей взглянул на Альбину. Он медлил с ответом. Встреча с этим Васильевым могла быть спасением, а могла, и более вероятно, оказаться ловушкой.
– У нас есть цель, – сказала Альбина.
– И наверное, со мной не по дороге.
– Наверное, не по дороге.
– Хотя несчастные всегда должны тянуться друг к другу. Вместе мы сильнее любой танкетки. – И Васильев махнул рукой в сторону бывшего города. – Кстати, как этот город назывался?
– Берлин, – сказал, не задумываясь, Андрей.
– Как трогательно! – обрадовался почему-то Васильев. Левая рука Васильева лежала пальцами на ящичке, пересекая грудь, и именно это заставило Андрея вспомнить военлета Васильева, которого он знал во время той войны. К счастью, не очень близко. И стоило вспомнить, кто этот авиатор, как остальные, связанные с ним воспоминания сложились в непрерывную цепочку.
– Вы были в Трапезунде в семнадцатом году? – спросил Андрей.
– Теперь я тебя вспомнил, юный археолог, – сказал Васильев, – и видно, я старею, и меня пора пустить на мыло – нельзя забывать старых знакомых.
Что бы ни было в прошлом, но сейчас старое знакомство сразу устранило барьер отчужденности, хотя на самом деле для этого не было оснований, – Васильев, даже воскресший в памяти, мог оказаться, к примеру, агентом НКВД или бандитом…
– Так вот, милая барышня, – сказал Васильев, – мы с вашим спутником старые приятели, и это дает мне основание, как старшему товарищу, задать вам прямой вопрос – а ваша воля отвечать или нет: куда и откуда вы бежите?
– Мы бежим вон туда, – просто ответила Альбина. – Я знаю, где есть брошенные бараки, в которых можно пока спрятаться.
– И помереть от голода и холода?
– У нас есть немного картошки и бурака, – сказала Альбина. – Мы будем ловить рыбу, а потом пойдем дальше. Ведь надо попробовать. Правда?
И вопрос был таким откровенным и детским, что Васильев неожиданно для самого себя был растроган голосом и словами этой несчастной блеклой худенькой женщины в громоздком рваном ватнике поверх вытертой до корней меха шубки и в шляпке, поля которой обвисли от воды, словно щупальца у черноморской медузы.