Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8
Шрифт:
Канарис был циничен, он был циничен даже по отношению к фюреру, и это претило Шелленбергу, который понимал, что рано или поздно цинизм Канариса, его показная беспартийность приведут его к измене. И тогда надо будет держаться от него подальше.
– Мы отошли от основной темы, – мягко, но со скрытым упреком сказал Шелленберг.
– Вы правы, коллега, – ответил Канарис. – Все слишком завязано в один клубок. Так вот, помимо ученых-физиков, которые арестованы, так сказать, естественным путем, за пересказанную сплетню или плохое социальное происхождение, по моим сведениям,
– Вряд ли это возможно.
– Возможно. У этих профессоров и инженеров остались семьи. Я допускаю, что они каким-то образом поддерживают отношения.
– Почему именно физики?
– К сожалению, я не могу сейчас прочесть вам, мой юный друг, лекцию об атомной физике, но я обязательно пришлю вам папку, Вальтер, а вы обещаете мне прочесть ее сегодня же ночью. Это изумительно интересное чтение. Некоторые физики подозревают, что мы имеем дело с оружием будущего, с ужасным оружием, мой друг.
– Почему его нет у нас?
– Потому что у Сталина нашлись головы, которые догадались об этом, и нашлись лишние сто тысяч рабочих рук, чтобы все это сделать. Я хотел бы ошибиться, но боюсь, что я прав.
– Что еще должны сделать мои агенты?
– Проверить, как действуют урановые рудники в России и не закупала ли Россия уран, пусть через подставных лиц, на мировом рынке.
– Почему именно уран?
– И третье, не менее важное: поднимите всю вашу агентуру в Америке, чтобы выведать, чем занимаются физики, сбежавшие из рейха. И их еврейские друзья.
– Почему именно они?
– Эти люди имеют все основания бояться и не любить нас. Значит, быть нашими врагами.
– Это потребует времени, мой друг.
– Времени у нас нет, Вальтер.
18 марта Вальтер Шелленберг доложил Гиммлеру о том, что, по сведениям его агентуры в России, русские разрабатывают новое оружие, вернее всего – основанное на разложении атомов. Гиммлер сначала не понял, что это за оружие, и решил, будто речь идет о новых отравляющих газах. И потому приказал Шелленбергу представить письменный доклад, который рейхсфюрер СС изучит на досуге. Теперь наступило время сделать решительный ход. Шелленберг не любил осложнений и с отвращением воспринимал неудовольствие начальства. Он всю жизнь старался быть хорошим, но незаметным учеником.
– По моим сведениям, – сказал он, глядя на ковер, которым был устлан пол в кабинете шефа, и прослеживая медленным взглядом сложный персидский завиток, – военная разведка тоже вышла на эти данные.
– Не исключаю, – буркнул Гиммлер, видно, думая уже о другом. – В конце концов, они должны иногда работать.
– Адмирал настолько встревожен, что послезавтра идет на прием к фюреру…
Шелленберг не поднимал глаз, потому что знал – Гиммлер уже уперся в него сверкающими стеклышками пенсне, и встретить его взгляд означало выдать свою хитрость – Шелленберг не выдерживал взгляда рейхсфюрера.
– Когда его
– Послезавтра, – ответил Шелленберг.
– Мы должны доложить раньше, – быстро сказал Гиммлер.
– Завтра воскресенье, господин рейхсфюрер, – напомнил Шелленберг. – Фюрер намерен провести его в Оберзальцберге.
– Так какого черта вы тянули с докладом, Шелленберг! Вы что, не могли ко мне прийти на день раньше? Или хотя бы предупредить меня. – Гиммлер быстро поднялся с кресла и, обойдя стол, навис над Шелленбергом. Тот вскочил, всем своим видом изображая раскаяние. – Вы думаете, я не знаю, что все это значит? – Гиммлер побледнел от гнева. – Я все знаю! Вы спелись с Канарисом! На лошадях катаетесь? В лесу? Чтобы никто не подслушал, как вы планируете измену рейху?… Молчать!
Гиммлер поднял трубку белого телефона – прямая связь с рейхсканцелярией. Но фюрер уже уехал – дорога была плохая, кортеж не мог двигаться достаточно быстро, поэтому Гитлер решил покинуть Берлин чуть пораньше, о чем Шелленберг был осведомлен.
Гиммлер бросил трубку.
– Что вы скажете в свое оправдание? – спросил он, словно Шелленберг должен был высказать последнее желание перед неминуемой казнью. Но Шелленберг по тону шефа уже понял, что гнев стихает.
– В тот момент, как я проанализировал информацию, я тут же отправился к вам.
– И долго анализировали?
– Честно говоря, – вздохнул Шелленберг, – я недостаточно разбираюсь в физике. И если бы не поспешность адмирала Канариса, я бы, может, и сегодня к вам не пришел.
– Вот именно! В этом и есть ограниченность моих сотрудников. Вместо того чтобы обратиться к тем, кто компетентен в данном вопросе, они предпочитают глядеть по сторонам, и в результате плоды пожинают посторонние. Вы меня поняли, Вальтер?
«Они все называют меня Вальтером не потому, что подчеркивают этим нашу близость или равенство, а наоборот, чтобы показать, что я в их глазах мальчишка».
Так как было очевидно, что Шелленберг все понял и раскаивается, Гиммлер отпустил его, сказав, что постарается получить аудиенцию у фюрера по крайней мере вместе с Канарисом, если уж не удастся сделать это раньше.
Что и требовалось доказать.
Адольф Гитлер подошел к карте мира, висевшей на стене его кабинета в рейхсканцелярии.
Кейтель, обогнав его, ткнул указкой в точку, о которой шла речь в докладе Канариса.
Эта точка лежала в столь безбожном отдалении от всех прочих мест и городов Земли, что угроза, исходившая от нее, казалась абстрактной и ненастоящей.
Фюрер смотрел на карту. Остальные молчали.
Во время всего доклада и популярных разъяснений Канариса о сущности ядерного распада Гитлер казался невозмутимым и ничем не показал своего отношения к событиям. Потом спросил, а что делается по этому вопросу в Германии. Срочно вызванный в рейхсканцелярию Шахт сообщил, что ничего, за исключением теоретических исследований. Канарис уточнил, что это объясняется массовым отъездом физиков из рейха, поскольку большинство из них евреи.
– Понятно, – сказал тогда Гитлер.