Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

Булычев Кир

– Я бы тоже предпочел сейчас ехать верхом, – сказал Канарис. – В лошадь трудно воткнуть микрофон.

– Случилось что-нибудь серьезное? – спросил молодой шеф внешней разведки СС.

– Каждый день случается что-нибудь серьезное.

Канарис отпил из высокого бокала. Вино было хорошее, французское. Преимущества мира с Францией заключались в том, что такое хорошее вино доставалось лишь достойным людям. Если оно станет трофеем, его будут пить фельдфебели.

– Гейдриха решено осчастливить Богемией, –

сказал Шелленберг. – Но он не оставит своего поста здесь.

Он чувствовал, что Канарис намерен сообщить нечто важное, но, не имея привычки делать подарки, прикидывает, что может получить взамен.

– Я намерен направить записку Гиммлеру, – сказал Шелленберг. – Я убежден, что ваши источники резко занижают военный потенциал Советов. В частности, вы с презрением пишете об их новых танках. Это хорошие танки.

– Может быть, – слишком легко согласился Канарис. – Я как раз думал о Советах. Что особенного сообщают ваши агенты?

– Особенного? Я бы сказал, там царит затишье.

– Политическое?

– Да. Готовятся перемены в Государственной безопасности.

– Я и без вас, Вальтер, знаю, что Ежов дышит на ладан, а Сталин готов кинуть его на съедение волкам Берии. Но не странно ли, что он все еще держится? А подобные доклады и предсказания мы получаем с начала тридцать восьмого года.

– Сталин непредсказуем. Он – политический гений.

– Осторожнее, Вальтер. Политический гений в современном мире только один. Второму нет места.

Шелленберг по-юношески смешался – тонкая кожа щек зарделась.

– Я не имел в виду фюрера, – сказал он. – Это несоизмеримые величины.

– Разумеется. Тогда скажите мне, коллега, что вы слышали о русском Институте полярных исследований? Или, короче, Полярном институте?

– В первый раз слышу, – сказал Шелленберг.

– Один из моих агентов, – сказал Канарис, – был заключенным в лагере, на Полярном Урале. В исключительных случаях мы идем на это – малый срок, уголовное преступление, ничего политического.

– Вы счастливый человек, адмирал, – сказал Шелленберг. – Я был бы счастлив иметь агентов, готовых идти в сталинский концлагерь.

– Он возвратился.

– И что же? – насторожился Шелленберг. – Ежов открыл еще три лагеря? Или расстреляли еще сто тысяч кулаков?

– Всего один лагерь. И называется он Полярный институт.

– В Ленинграде есть Арктический институт или что-то в этом роде.

– Институт, о котором я говорю, существует уже пять или шесть лет. Представьте себе, Вальтер, в тундре, поблизости от Ледовитого океана, воздвигнуты здания научных корпусов, складов, туда подведена железная дорога.

– Одноколейная линия проходит вдоль всего Урала.

– Не перебивайте меня, Шелленберг. Дело, о котором я говорю, настолько важно, что вам стоит выслушать меня без улыбок.

Принесли мясо. Пришлось

замолчать. Шелленберг был встревожен. И не столько тем, что в тундре у Советов оказался какой-то завод или склад – не первый и не последний. И чем дальше они запрятаны в тундру, тем меньшее влияние они смогут оказать на будущий конфликт. Шелленберга больше интересовали склады и заводы у западной границы России. Хотя он не был настолько наивен, чтобы игнорировать неизвестное и тайное строительство в зоне вечной мерзлоты.

– Вы давно знаете об этом? – спросил Шелленберг. И в вопросе уже содержался упрек военной разведке, которая, как всегда, утаивала важную информацию от партии.

– Я потерял не одного агента, стараясь добраться до этого института.

– Значит, вы знали давно.

– Я не знал. Я имел основания подозревать. Уже два года меня смущает это строительство.

– Если бы вы поделились со мной раньше, мы бы объединили усилия и давно туда добрались.

– Вы сами проговорились, коллега, что у вас нет агентов, готовых отправиться в большевистский лагерь.

– Это была фигура речи.

– Отлично сказано! Вы были выдающимся учеником в гимназии!

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Только не раздражайтесь. Вы отлично понимаете, Вальтер, что с моей добычей я уже могу идти к фюреру и пожинать плоды моих трудов. Но я обращаюсь к вам, так как полагаю, что в таком важном деле нам следует объединить усилия. Именно нам с вами. Без Гейдриха и даже без Гиммлера.

– Это исключено.

– Я знаю, что исключено. И тем не менее дослушайте меня до конца. Вы, надеюсь, отдаете мне должное и почитаете меня умным человеком.

– И очень хитрым, – вежливо улыбнулся Шелленберг.

– А жаль, я боюсь за хитрых людей, – ответил Канарис. – Обычно они кончают тем, что умудряются перехитрить самих себя. Ешьте, остынет.

Минуту или две они ели в молчании.

– Не беспокойтесь, – сказал Канарис, заметив, что Шелленберг присматривается к официанту, меняющему тарелки. – Вы здесь давно не были. Я выкупил ресторан для своего ведомства. Здесь не бывает ненужных людей. Именно поэтому он открыт в такое неподходящее время года и тем более в такую отвратительную погоду. – Канарис повернулся к окну, их отделяли от ненастья тяжелые шторы.

– Что же необыкновенного в Полярном институте?

– Итак, повторим, – сказал Канарис. Он дотронулся наманикюренным ногтем до четкого пробора. – На Полярном Урале среди вечной мерзлоты строятся семиэтажные корпуса института, туда проводится широкая колея, туда стянуты заключенные нескольких больших лагерей. Там… – Канарис перевел дух и тихо спросил: – Хотите посмотреть фотографии?

Шелленберг кивнул.

Фотографии были маленькие, стопка умещалась в кармане адмиральского кителя.