Китайская власть
Шрифт:
Учитывая, что торгово-промышленный сектор экономики Таиланда, Малайзии, Камбоджи и Мьянмы в значительной степени контролируется китайскими диаспорами Гуандуна и малых китайских государств, реальный объем «кровотока» в китайском организме может быть значительно выше указанной статистики. Этот вопрос требует глубокого и детального осмысления в рамках изучения стратегии Китая по установлению контроля над Южно-Китайским морем.
Таким образом, из объектов промышленной и финансовой системы Великобритании и США китайские государства за последние сорок лет совершили значительный разворот в сторону единой, замкнутой на общий китайский экономический организм системы, центром которой является КНР при серьезной сохраняющейся автономии Сингапура и Тайваня, находящихся в состоянии стратегического выбора между статусом сателлитов мировой англоговорящей капиталистической
Дальнейшая инкорпорация малых китайских государств и китайских кластеров Юго-Восточной Азии в единый организм — задача первого порядка военно-политического руководства КНР, пока использующего только методы экономического воздействия, но активно переходящего к акциям военно-политического характера.
Динамика роста торговли КНР со странами АСЕАН, а фактически с автономными китайскими кластерами, показывает, что это направление является ведущим двигателем развития ВВП целого ряда макрорегионов Китая. При этом, расширяя свое присутствие в странах бассейна Южно-Китайского моря, Китай автоматически «забирает последний кусок из этой общей тарелки» у Японии, Индии, США, Великобритании и национальных правительств данного региона.
Не последней по важности в сфере внешней торговли Китая является проблема интернационализации юаня. Несмотря на очевидное расширение использования китайской валюты за последние 10 лет, общее использование юаня в мировой торговле находится в пределах 2-3%, хотя присутствие Китая в мировой торговле куда больше – даже являясь основным партнером большинства стран мира Китай все равно использует в расчетах с ними доллар США. Положение юаня в мировой торговле, даже с учетом нелегальной торговли, не позволяет говорить о возможности замены юанем доллара в обозримой перспективе 5-10 лет, если только Китай не прибегнет к критическим мерам в работе с зарубежными рынками, как например, в проекте 25-летнего соглашения с Ираном, когда предполагается многолетние монопольные поставки нефти в обмен на инвестиционное и технологическое сотрудничество. Другой альтернативой является создание альтернативного конгломерата валют, заменяющих доллар – такой конгламерат немыслим без участие одной или нескольких крупных европейских держав, например, заметно сблизившейся с Китаем Германии, в лице ряда лидеров немецкой партии СДПГ. Третий вариант для дальнейшей интернационализации юаня – это расширение его использования в рамках валют МВФ SDR – проект, активно лоббирующийся Шанхайской политической группой в руководстве Китая. В этом ключе наиболее вероятным для сценария участия юаня в создании альтернативного доллара средства международной торговли является его участие у группе валют ЕС, России и Ирана, однако сама политика создания альтернативы доллару может быть заморожена в случае расширения власти проамериканской группы в Китае. Отдельно требуется изучения роли биткоина в альтернативном сценарии ухода Китая от диктата доллара в трансграничных платежах.
[1] На 2018 г. roles(reader-all)
Китайская власть - Советская модель развития Китая и итоги «правого поворота» Дэн Сяопина
Советская модель развития Китая и итоги «правого поворота» Дэн Сяопина
Темпы роста экономики «политики и открытости» и «советской модели». Рекордные темпы роста экономики в рамках «советской модели» развития. Срыв развития «советской модели» Мао Цзэдуном и начало «правого поворота».
Четвертый важный фактор, который следует учесть при изучении изменений, произошедших за последние 40 лет в Китае, — это результаты реализации в экономическом курсе страны «правого уклона» руководства Компартии через «Политику реформ и открытости», реализованную по итогам прихода к власти южно-китайских военных групп во главе с Дэн Сяопином и Е Цзяньином в 1976 году.
При сравнении средних темпов экономического роста с момента реализации первой пятилетки (1953–1957) развития хозяйства КНР до 1978 г. можно обнаружить гораздо менее низкие средние темпы развития экономии (рост в 7,26 раза за 26 лет), чем за последующие 40 лет «Политики реформ и открытости» (рост в 55 раз за 40 лет), что, разумеется, добавляет авторитета «правому крылу» в Компартии Китая — Дэн Сяопину и Е Цзяньину, как руководителям, «поставившим КНР на правильные рельсы развития». Однако
Не вдаваясь в экономические характеристики первой пятилетки в КНР, можно уверенно утверждать, что итогом построения в Китае экономики советской модели, основанной на плановом управлении и других принципах, выработанных в экономике СССР, стал рекордный показатель роста экономики: к началу второй пятилетки он достиг 21% в год.
За первую пятилетку экономика КНР почти удвоилась.
Советская экономическая модель, которая внедрялась в Китае в создание целых отраслей промышленности советскими специалистами на советские инвестиции, а также при непосредственном руководстве главы Госплана КНР Гао Гана, ставленника И.В.Сталина, показала рекордные темпы роста (1953 г. — 15,6%; 1956 г. — 15%; 1958 г. — 21,3%) и, как мы видим, значительно превосходила рекордный показатель роста «экономики Дэн Сяопина» в 1992 г. — 14,2%, не говоря уже о периодах максимального сближения с экономиками западных стран в период сроков правления Цзян Цзэминя или Ху Цзиньтао.
С большой долей уверенности можно утверждать, что в случае сохранения этой модели, а также синергии с советской экономикой Китай уже к 2000 году стал крупнейшей экономикой мира, обогнав как советскую, так и американскую экономику. Однако этому не суждено было сбыться, а Китай лишь приблизился к американским показателям в 2020 году.
Средний показатель роста экономики во время реализации первых пятилетних планов при координации СССР до их свертывания в рамках политики «Большого скачка» составил 11,6%.
После возвращения к советской модели экономики, после катастрофических лет левополулистской экономической политики Мао — «Большого скачка» (в 1961 г. экономика КНР сократилась на треть, страна пережила голод) — показатели роста ВВП КНР составили: в 1963 г. — 10,3%, в 1964 г. — 18,2%, в 1965 г. — 17%, в 1966 г. — 10,7%. В короткий срок страна решила задачу создания промышленности, и уже к 1970 г. доля промышленности в ВВП КНР равнялась 40%. Однако этот период роста экономики вновь был сорван левопопулистким коллапсом, инициированной Мао и его сторонниками Культурной революцией.
Несмотря на начало Культурной революции, или, по сути, малой гражданской войны, когда темпы роста экономики вновь упали до –5,7% в 1967 г. и –4,1%, уже в 1969 и 1970 гг. экономический рост ставил новые рекорды роста — 16,9 и 19,3% соответственно. Еще лишенный большого доступа на западные рынки, Китай, по сути, самостоятельно превращался в «советского азиатского тигра», демонстрируя уже с опорой на свою собственную советскую экономику чудеса социально-экономического роста, дающие равные возможности развития всем регионам КНР. При прочих равных, этих данных достаточно для того, чтобы сделать вывод о том, что советская модель хозяйствования как минимум равна по эффективности капиталистической модели «китайского НЭПа», при это без широкой опоры на внешние рынки, а с гармоничным развитием внутреннего рынка, что является следствием высокой добавленной стоимости собственного производства и быстрого роста благосостояния населения: трудно представить, что послевоенный СССР был лучшим рынком для китайской продукции, чем американский рынок 80-х и 90-х годов.
Изучение авторства и левопопулистского лобби политики «Большого скачка» требует отдельного раздела исследования, однако очевидно, что борьба Мао Цзэдуна и «левого крыла» Компартии Китая с просоветским лобби в экономическом секторе сократила возможный объем экономики КНР к 1978 году в два раза, а советская модель давала равный и даже значительно превосходящий «курс Дэн Сяопина» рост экономики КНР. Однако физическое уничтожение просоветского лобби во главе с «китайским Сталиным» Гао Ганом (глава Госплана КНР в 1952–1954 гг., заместитель председателя Центрального правительства КНР), развязанная левыми популистами малая гражданская война во время так называемой Культурной революции, привела к значительной коррекции успехов «советского курса» в экономике КНР, а впоследствии выявила основных бенефициаров такого экономического хаоса в Китае — руководство «правого крыла», открывшее в Китае курс на широкую конвергенцию с Западом. На отход от советских экономических связей ставил и Мао Цзэдун, стремившийся ускорить диалог с США, однако плодами его разрыва с СССР воспользовались иные группы, а в американскую экономическую гавань Китай со второй попытки после событий на Тяньаньмэнь в 1989 году окончательно привели руководители Комсомола в 2002 году.