Клад
Шрифт:
Кудайбергенов помнил о Шокпаре и без подсказки коллеги. В той «мыслишке» заместителя было не столько ума, сколько авантюризма. Ничего не придумал, кроме «козырного».
— Но ведь Шокпар не доведен до состояния, чтобы мы могли бросаться им! — тяжело упрекнул главного Кудайбергенов. — Я ведь о том и раньше толковал: ускорьте оконтуривание площадки!
— Там остались пустячные недоделки, — заверял шефа Таир Унисьянович. — К концу года округлились бы. Уверяю! Но сейчас…
— Толкаете на преступление, Шибынчик[58].
Укол старшего не подействовал на него. Главный искренне
— Какая разница между скрытой и явной припиской? Небось не впервой так поступаем, все сходило с рук, если подлог обнаруживался после. За давностью происшедшего списывали ошибку в убыток. Только и всего… Мать-земля скрыла в своих недрах не один наш просчет.
Разговор в таком духе мог быть прерван в любую минуту неожиданным решением шефа. Но Ильяс пока молчал, слушая Шибынтаева вполуха.
— Илеке, давайте рассуждать трезво, — ныл сбоку первый советчик генерального. — Вся наша работа, я говорю о геологии, в целом построена на риске… Кто из геологов спускался под землю? Наделаем проколов в коре, наткнемся на залежи, прощупаем там-сям поблизости и тут же выдаем подсчет на миллионы тонн… Все ведь на глазок делается. Горняки уточнят, когда до пластов доберутся. На своих руках взвесят. К тому времени уходят года, многое, в том числе и люди, переменится!
— Структура там неясна! Руда то появляется, то исчезает! — выдавливал по слову Кудайбергенов. — Без точной характеристики структуры кто нам поверит? Все твои подсчеты — бумага для туалета!
— Думал и о структуре! — не сдавался Шибынтаев. — В средних горизонтах руды навалом, хватит по крайней мере на первые десять лет. Пока горняки выберут ее, от нас и праха не останется. Я-то уж со своей тахикардией уберусь в любой момент. И вы уйдете на пенсию.
Шибынтаев нехорошо засмеялся.
— После нас хоть потоп! — рассудил его план Кудайбергенов. — Называется, похозяйничали? Уволь, Таир, я так не могу. Боюсь, понимаешь?
«Раньше мог! — злорадно мелькнуло в мозгу геолога. — Теперь остарел, о душе вспомнил».
Кудайбергенову было известно, что его верная опора в управлении, правая рука и мозговой центр, как называли Шибынтаева, интересен не столько своими знаниями, сколько изворотливостью слизняка, всю жизнь учившийся одурачивать других, сваливать вину на ближнего. Ради спасения своей шкуры готов тут же унести ноги подальше от опасности… Генеральный не раз восхищался его ловкостью. Сейчас, глядя в перекошенное кривой улыбкой лицо главного, Ильяс вдруг испугался: рядом с таким неискренним человеком он шел по жизни пятнадцать лет! И каждое мгновение Таир мог «заложить» самого Ильяса, если бы ему грозила опасность…
— Ты все сказал?
— Не все! — резко ответил Шибынтаев. — Надо довести разговор с Табаровым до конца. Тогда в «берлоге», пусть ненадолго, вы нашли с ним контакт. На совещании в обкоме, если толком разобраться, за Табаровым люди не пошли. Я тогда ловко его подсек своим вопросом. Нам остается намекнуть на помощь, и он пойдет на мировую… Черт с ним, повожжаемся с этим новоявленным Остапом Бендером еще год-два. Подарим ему экспедицию, пусть проваливает с богом, лишь бы сейчас под ногами не крутился… В ответ на такую «покупку» получим еще один голос в нашу пользу. Счет станет четыре на три.
Кудайбергенов напряг внимание: все те же приемы борьбы у Шибынтаева:
— Надо было гнать Табарова в шею при первом появлении, а не шары с ним гонять по бильярдному столу! — Ильяс Мурзаевич упрямо считал, что вся эта канитель вокруг комиссии — порождение досужего ума Виктора Николаевича, взбудоражившего обком своей вздорной запиской. — Насчет того, чтобы разобрать членов комиссии по одному для последующей обработки, ты, пожалуй, прав. Давай так: Табарова беру на себя. Я выведал за ним одно уязвимое место… Удар будет пигмейский, по больному месту, но когда драка зашла далеко, бьют, кто как умеет.
— Догадываюсь! — главный хмыкнул, сузив и без того еле заметные глазки. — А Крыловым я уже занимаюсь… И все же, Ильяс Мурзаевич, не забывайте о нашем заходе с козырной карты. Шокпар в любом случае, даже не завершенный пока, — твердый камешек! Нет, даже глыба! Он и обкому окажется не по зубам.
— Твердый, говоришь?
— Безусловно! Через него и первый не прыгнет. Для Крутасова тоже всякие разногласия между ведомствами не медаль на шее. Разговоры о крупном месторождении любого руководителя отвлекут от мелочных копаний в недостатках должностных лиц. Победителей не судят… А Крутасов тоже, говорят, рапортовать вышестоящим любит.
Генеральный устал слушать прожекты Таира Унисьяновича.
— Хватит, вызывай Сержанова!
Шибынтаев наклонился через стол:
— Сержанова для такого дела мало! Приглашу и начальника экспедиции.
У Кудайбергенова все же оставались сомнения. Генеральный боялся слишком широкой огласки. Привлечение людей с места открытия было, по его мнению, преждевременным.
— А пойдет ли на наши условия Сержанов? Его недавно выдвинули из рабочих. Можно сказать, зеленый буровой мастер. На одном энтузиазме.
— Эх, Ильяс Мурзаевич! — вздохнул Шибынтаев, часто тряся головой. — Вы же такую премию отвалили Сержанову! Повернется ли язык у человека пойти против вас? Бакбай для нас не проблема!
— Вызывай начальника партии. Но Сержанов на твою ответственность, понял?
— Чисто сработаю!
2
Пригласив на закрытое совещание Бакбая Сержанова, главный геолог объединения и не думал выслушивать его мнение относительно готовности Шокпара к сдаче. Сержанов, по мнению Таира Унисьяновича, должен подписать решение, когда оно будет окончательно изложено на бумаге более сведущими специалистами.
Когда они встретились в кабинете, главный доверительно сказал ему, что вызвали подписать кое-какие бумаги. Пока они не готовы, Бакбай может походить по городу, купить жене и дочерям кое-что из обуви, под конец месяца товар, из привозного, «выбросили» в универмаге…
Группку геологов, приехавших из экспедиции, Таир Унисьянович рассадил за небольшим столом.
— Мы с Ильясом Мурзаевичем воспринимаем вас не только как истинных разведчиков недр, но и как основателей нового города, — объявил он.