Клад

Шестаков Павел Александрович

Так решились семейные дела у Александра Дмитриевича, а с музеем он еще раньше порвал и был теперь доволен, что избавлен от необходимости рассказывать, объяснять сослуживцам сложившиеся обстоятельства.

Но женщины духом покрепче, Вера все пересуды выдержала и в музее осталась. А впрочем, что ей оставалось?..

Однажды Саша увидел ее через витрину в комиссионном магазине. Она стояла и рассматривала детскую коляску. Ему вдруг захотелось загладить ту нелепую прошлую неловкость, и он вошел в магазин.

Сказал откровенно:

— Увидел тебя и зашел.

Она ответила прямо, но с вызовом:

— Я ищу коляску.

— По-моему, эта хорошая.

Он немного сфальшивил. В свое

время сам и слышать не хотел о коляске из комиссионки. Говорил жене: «Ты что! Только новую». Но эта была совсем как новая, красивая, не наша.

— Дорого, — сказала Вера.

В самом деле, коляска была не из дешевых.

«Конечно, она нуждается, зверски нуждается. Но неужели эта сволочь не помогает?»

— Может быть, отец купит?

Она посмотрела на него серыми невеселыми глазами.

— Отца у нас нет.

— Но…

— Нет отца, — повторила она твердо. — До свидания, Александр Дмитриевич.

И вышла из магазина.

Снова поступил он неумно и нетактично. Сожалея и стыдясь, чувствуя к тому же ложную вину — будто все неприятности ее от него пошли, от кино, от приезда этого самодовольного хама, как он мысленно прозвал оператора, с которым совсем недавно охотно пил портвейн и чуть ли не в любви объяснялся в счастливом хмельном состоянии, — Саша в растерянности поплелся вслед за Верой, не решаясь догнать ее, и шел так, пока она не свернула во двор дома, в котором жила. Он потоптался немного на месте и обратил взор на «Незабудку», забегаловку-стекляшку из «цветочной серии», воздвигнутую еще во времена «оттепели», за которой многим чудился близкий цветущий май. Тогда-то власти и решили, что старые питейные точки типа «буфет-закусочная» не соответствуют грядущему расцвету жизни, и в полном соответствии с расцветом соорудили на бойких местах стеклянные кубики с заманчивыми ароматными названиями: «Ландыш», «Красная роза», «Белая сирень» и так далее в том же духе. Предполагалось, что в цветущих кубиках будут сидеть за чашкой кофе интеллигентные люди и спорить об инопланетных цивилизациях, до которых после триумфа Белки и Стрелки, казалось, рукой подать. Не все мечты, однако, сбываются. В космосе застопорились на нецивилизованной Луне, да и то не мы, а в стекляшках, правда, и интеллигенты бывали, но не чашка мутного кофе влекла, а другие напитки, что искрились как цветом, так и названиями — от «Рубина» до «Солнцедара». Ну как тут устоять, если и роза, и рубин под одной крышей?.. И не они одни…

Саша тоже не устоял. «Нужно встряхнуться немного», — решил он, чтобы прогнать смущение, вызванное неудачной встречей. Возможность такая была, днями он получил последнюю причитавшуюся за картину сумму и мог позволить себе нечто лучшее «Солнцедара», живительную смесь коньяка с шампанским.

— Коньячок? — ласково спросила толстуха за стойкой и тут же бросила сто граммов на дно чуть заметно наклоненного мерного стакана.

Эта ласковость между пьющими и поящими была общепринята. Народ просил водочки, коньячку, винца и получал все это с милой улыбкой и соответствующим недоливом, который, конечно, не мог смутить находящуюся в предвкушении широкую душу. И Саша к маленькой хитрости со стаканчиком отнесся, как к положенному ритуалу, тем более что коньячок тут же вспенился струей из большой зеленой бутылки, и получился славный напиток, приятный в употреблении и почти неопасный для окружающих.

Приятно пощекотавшая горло жидкость вызвала немедленное успокоение, а затем и оживление мыслей и привела к поступку, для Саши необычному.

«Ну и что? Так и сделаю!» — оборвал он возникшие было сомнения, покинул ласковую «Незабудку» и быстро направился через дорогу во двор, в который недавно вошла Вера.

Первая часть замысла оказалась легко выполнимой. В

третьем подъезде он нашел фамилию в списке жильцов и узнал номер квартиры и этаж. Дальше тоже повезло, Саша вошел в магазин за пять минут до перерыва и успел приобрести недоступную Вере по цене коляску. Последний этап операции представлялся более сложным — не хотелось встречаться с соседями. Однако если везет, то уж до конца, никто Саше не встретился, и он благополучно поднял коляску в кабине лифта и, подтолкнув к нужной двери на площадке, поспешно ретировался. Он был доволен собой и решил свой благородный поступок отметить еще одной встречей с милой полной женщиной из «Незабудки», после чего уже невозможно было не удостовериться, что операция удалась.

Из ближайшего автомата Саша позвонил и спросил, как ему показалось, оригинально:

— Вера! Ты не выходила случайно в клетку?

Она ответила, помедлив:

— Я поняла, что это вы… Зря!

И повесила трубку.

Саша был разочарован. Все-таки «спасибо» услышать он надеялся. И даже на большее.

Не вышло…

Откликнулась Вера только зимой.

Никаких звонков в это время Пашков не ожидал, вел жизнь затворническую, но, как думал, полезную, работал, однако, пришли уже и сомнения, и вообще человек к жизни в одиночестве привыкает тяжело и не каждый может привыкнуть.

И вдруг звонок.

«Кто это?»

Возникла и досада, но и некоторое облегчение — можно было оторваться от листа бумаги, на который трудно ложились слова.

— Александр Дмитриевич?

Сказано было неуверенно, голосом человека, преодолевающего себя.

Он не узнал ее.

— Это я… Вера.

— Ах, Вера? Здравствуйте.

Прозвучало обрадовано, она почувствовала, заговорила иначе, торопливо, но свободно.

— Простите. Я, может быть, помешала, но нужно сказать… Понимаете, я как-то нехорошо вам тогда ответила. Помните? Простите. У меня было отвратительное настроение.

— А сейчас?

— Сейчас лучше. Многие помогли. Сегодня малышке полгода, и я вот звоню, всех благодарю, кто помог. Спасибо вам. Конечно, нужно бы пригласить, но…

— Временные трудности?

Она засмеялась.

— Сами понимаете. Называюсь мать-одиночка, но нас-то двое!

— Ну, примите поздравления. Главное, чтобы жизнь вошла в колею.

— А у вас? Вошла?

— Тяну лямку, но не жалуюсь, вам труднее, наверно.

А сам соображал, что, собственно, означают ее слова — «нужно бы пригласить». Косвенное приглашение или всего лишь формула извинения?

— Может быть. Но лямку не тяну. Ребенок — это же огромная радость.

Не без волнения спросил:

— А если я забегу все-таки на минутку? С какой-нибудь игрушкой. Разрешите?

— Ну, такого я разрешить не могу…

Сказано было, однако, не категорично, и он нашелся:

— И запретить не можете, верно?

Пришел он, набрав игрушек и на день сегодняшний, и на вырост, и бутылку шампанского, конечно, захватил, и еще Вере небольшой подарок. Шел и не представлял толком, зачем идет и чем этот визит кончится.

Встретила Вера его скованно. А когда начал вытаскивать подарки, совсем растерялась. Но «зря» на этот раз не сказала. Только:

— Ну зачем вы так потратились…

Узорчатая рижская свечка ей очень понравилась.

— Какая прелесть!

— По случаю Рождества.

— Еще Новый год впереди.

— А Рождество сегодня, западное.

— Вы разве католик?

Получилось, что встретились хорошо, даже шутливо. А потом серьезнее. Зажгли свечу и пили шампанское, не бурно и празднично, а немного грустно, не спеша. И разговор шел неторопливо, с паузами, но за ними не было неловкости, скорее — понимание, что не нуждается в многословии. И на судьбу друг другу не жаловались.