Классическая русская литература в свете Христовой правды
Шрифт:
Я жду тебя, мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид:
Ворвись отравленным снарядом,
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом,
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Ты всё равно придёшь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет,
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
Кидалась в ноги палачу – это имеет совершенно чёткую подоплёку. А именно, за эти 17 месяцев она, благодаря многим сохранившемся связям, успела сгонять в Москву, и ей устроили выход на самого Поскребышева Александра Николаевича, который и тогда уже был начальником личного секретариата Сталина.
Как верно отмечает Солженицын, этот Поскребышев был по характеру (менталитету) денщик и, естественно, он никогда не считал себя приближенным к недосягаемому хозяину. Поэтому такой человек на свою ответственность не брал ничего, а сразу же докладывал хозяину; и об Анне Ахматовой он доложил.
Товарищ Сталин не только любил русскую литературу, но он действительно знал в ней толк; он не только прочёл ахматовскую петицию, но попросил показать ему ахматовские стихи. Разные стихи: и те, которые ходили по рукам, и те, которые были опубликованы; и сделал вывод – хорошие стихи.
Дальше пришла действительно рука вождя – пришла проверка: он решил проверить, где базис, а где надстройка. И вышло, что ее страдания – надстройка, а где базис? А он решил его найти. И нашел. А именно, мы видели, что Анну Ахматову не публиковали с 1921 года: после “Подорожника” она пробавлялась в основном стишками, которые она сочиняла по подстрочникам, то есть, переводила поэтов республик и окраин. Разумеется, что проставлялось только имя автора, так сказать, чучмека (автора оригинала) [247] .
247
Сегодняшнем собрании сочинений Анны Ахматовой таких произведений целый том.
Фактическое послесловие не то, которое она включила в поэму (“И вот поминальный приблизился час”), а послесловие, уже совместное с товарищем Сталиным. Послесловие такое: он поручил издать её сборник стихов; и уже в 1940 году вышел сборник “Из шести книг”, куда были включены и новые стихи. Этот сборник выдавался всегда во всех библиотеках.
Это и была проверка сердец – хватит ли сил отказаться; и у нее этих сил не хватило. Так же, как Вавилов вполне мог отказаться от президентства Академии Наук, так и она вполне могла отказаться. Это была проверка сердец и Сталин прекрасно понял, что базис у нее – тщеславие, а всё остальное надстройка.
После этого, как только вышел сборничек, она получила восторженное письмо от Бориса Пастернака. Пишет он, в частности, так: “Ваше имя опять Ахматова, как тогда, когда я
Анна Ахматова уже с 50-х годов окружена мужской молодёжью: от актёра Алексея Баталова до поэта Иосифа Бродского. Надо сказать, что вообще это закон психологической компенсации – лишившись родного сына, она окружает себя небольшой толпой как бы сынков названных, сынков приемных.
Итак, 1937-1938 год – 20 лет спустя революции; и недаром мы назвали эту эпоху – эпохой Божественной педагогики, особой педагогики. В это время поплатились те, кто тогда - в 1917, 1918, 1919 годах - сделали ложный выбор и в нём не покаялись.
Не надо думать, что в XX-м веке как-то переменился менталитет русского народа – ничуть не бывало. Я это называю логикой Петра Басманова (Смутное время). Когда Петр Басманов решил переметнуться к самозванцу, то как он рассуждал: все всё равно переходят к нему (то есть к самозванцу), и тогда мы будем у него последними людьми, а теперь можем стать первыми. И это - в 1918 - 1919 годах стать “первыми людьми” у победившего режима - соблазнило и Флоренского (потом стал придворным учителем Троцкого), и Чичерина Георгия Васильевича (нарком ин. дел, старинный дворянин). Сам Борис Леонидович Пастернак будет отрабатывать свой фавор в конце 50-х годов, уже при Хрущеве.
А Горький – тоже сделал свой выбор: согласился на возврат из-за границы и тем подписал себе приговор; но еще до приговора, в конце 1929 года, когда эта, так называемая Тимоша (его невестка Надежда Алексеевна Пешкова), стала любовницей Ягоды, а Максим, единственный сын, запил; прикончили его уже в 1934 году: его бросили пьяного на снег и довели до двухстороннего воспаления легких, от которого он умер; как Горький стал тыкаться в двери с зеркальными табличками и везде получал отказ.
Сколько, сколько таких, пошедших в прислужники к гонителям, как Флоренский. В 1933 году по процессу Промпартии Флоренский будет арестован и немедленно на простейшем допросе начнёт оговаривать абсолютно не прикосновенных к процессу людей, вплоть до Лузина и Чаплыгина (чему даже товарищ Сталин не поверил) – и Лузина выпустили, так как он не был связан с инженерией, и Чаплыгина выпустили. Флоренский получит льготную посадку – на шарашку, но, однако, на шарашках есть наседки и его там будет судить тройка (ОСО – особое совещание) за связь с Троцким.
Были люди, сами когда-то стоявшие в ряду гонителей. Тот же Чичерин, дававший в 1919 году лживые заверения о том, что никаких гонений нет; и, однако же, в 1936 году он живет в Тамбове и, тронувшись в уме, бегает по квартире и быстро бормочет на французском языке – я ничего не знаю, я ничего не скажу (исповедаться не успел). Алексей Толстой, между прочим, сподобился.
Члены комиссии по охране ценностей при Лавре, организованной в 1918 году, – тот же самый граф Олсуфьев отправился в 1927 году в ссылку и в 1930 году был потоплен на барже. (Уцелел разве что Бонч-Бруевич).