Классическая русская литература в свете Христовой правды

Еремина Вера Михайловна

Основной вопрос для этой литературы – вопрос о бессмертии; как раз то, что непреложно для Иоанна Шаховского, у которого на миг враги, навеки братья. В это же время швейцарский немец Макс Фриш напишет бессмертную пьесу “Опять они поют”, где в одной обители загробного мира оказываются: и заложники центральной Европы - какие-то православные, похожие на сербов; и немецкий солдат, который их расстреливал; и английские летчики, погибшие при бомбардировке Кёльна; и умершие от бомбежки жители Кёльна; и окормляет их расстрелянный священник. И им всем будет дано искать ту жизнь, которую они могли бы вести

все вместе, то есть, им дано будет искать не формального, не бумажного, а истинного во Христе примирения. Но это возможно, конечно, только в строго религиозно-христианском ключе.

А здесь начинается такое “топтание”, топтание, которое часто, почти неминуемо, приводит к дешевому пантеизму: если мы услышим, что душа, как и тело, распадается на стихии и соединяется с земными стихиями, или “слияние с природой” и так далее, то надо иметь в виду, что независимо от того, владеют ли люди термином “пантеизм”, сущность явления от этого не меняется.

Итак.

Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налёте.

Я не слышал разрыва

И не видел той вспышки,

Точно в пропасть с обрыва –

И ни дна, ни покрышки.

И во всём в этом мире

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

В гимнастёрки моей.

Самая сильная сторона Твардовского всё-таки трогательность; она у него проходит везде – она есть в “Тёркине”:

И такой ты вдруг покорный

На земле лежишь сырой,

Заслонясь от смерти чёрной

Только собственной спиной.

Здесь мы видим то же самое, то есть ни петлички, ни лычки с гимнастерки моей, конечно же – это же.

А дальше:

Я - где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я - где с облачком пыли

Ходит рожь на холме;

Я где крик петушиный

На заре по росе,

Я - где ваши машины

Воздух рвут на шоссе;

Где травинку к травинке

Речка травы прядёт,

Там, куда на поминки

Даже мать не придёт.

Стихи опять-таки – бессмертные.

Всё-таки все творческие энергии – энергии Духа Святого, иных просто нет; поэтому бесы – не творческие личности. Поэтому, когда волна творческих энергий взмывает, то сознание перестаёт контролировать творческий процесс и в строках проявляется больше, чем человек задумывал, и

уж заведомо больше, чем можно уписать в его идеологию. Поэтому есть строки и такие:

Фронт горел не стихая,

Как на теле рубец,

Я убит и не знаю, –

Наш ли Ржев, наконец?

Удержались ли наши

Там, на среднем Дону?

Этот месяц был страшен,

Было всё на кону.

Неужели до осени

Был за ним уже Дон,

И хотя бы колёсами

К Волге вырвался он?

Нет, неправда. Задачи

Той не выиграл враг,

Нет же, нет! А иначе

Даже мёртвому – как?

Вы должны были, братья,

Устоять как стена,

Ибо мёртвых проклятья –

Эта кара страшна.

Летом в сорок втором

Я зарыт без могилы,

Всем, что было потом,

Смерть меня обделила,

Нам достаточно знать,

Что была несомненно,

Та последняя пядь

На дороге военной,

Та последняя пядь,

Что уж если оставить,

То шагнувшую вспять

Ногу некуда ставить.

Несколько строк послабее пропускаем.

Братья, ныне поправшие

Крепость вражьей земли,

Если б мёртвые, павшие

Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные

Нас, немых и глухих,

Нас, что вечности преданы,

Воскрешали на миг,

О товарищи верные,

Лишь тогда б на войне

Ваше счастье безмерное

Вы постигли вполне.

А дальше как бы завершение:

Я убит подо Ржевом,

Тот ёще под Москвой,

Где же, воины, где вы,

Кто остался живой?

Последние строки совершенно в стиле Твардовского.