Клетка
Шрифт:
Всё это со всех сторон анализировалось, изучалось. Написаны монографии, возникли споры, не улегшиеся до сих пор. Совсем недавно группа Елизаветы отметилась сенсацией: в районе села Глейки, по ту сторону неглубокого пролива, нашли изображения Перуна и Семаргла. Оказалось, оба идола «жили» в XII веке. После этого спорить было не о чем – споры прекратились до объявления результатов экспедиций, которые начались еще лет десять назад, но противоречивые результаты их ещё больше запутывали историков, лингвистов и этнографов.
Елизавета собрала инструменты, с нетерпением
Сегодня она опять ничего не нашла. Напрасно выбрала это место – не надо было отбиваться от группы. Но в степи много дорог. Одно утешение – неделю назад отправили на север прелюбопытную находку – серебряный крест, явно произведённый из седельной пряжки – вот-вот должен прийти предварительный анализ. Елизавета чувствовала что-то важное, связанное с этим предметом, напрямую касающуюся основной цели экспедиции, но понять пока ничего не могла, только его возраст должен был многое объяснить. Подобные посылки чуть не каждую неделю они отсылают спецпочтой из Краснодара в Питер, и кто побожится, что этой находке придадут особую важность и рассмотрят в первую очередь?
Наконец, столб пыли, хриплый клаксон и металлический дребезг на всю степь.
– Что пряжка? Есть ответ? – Елизавета обняла Захара Алексеевича, едва он разогнулся, выкарабкиваясь из машины. – Я есть хочу, Иосиф, нет, жрать. Так что там «завлабы»?
– «Завлабы»? А то! Помнишь герметично закупоренный глиняный горшок?
– Помню, конечно. С ним уж год возятся. Кстати, в Керченском раскопе это была далеко не единственная интересная вещь.
– Именно. Но только она наделала столько шума. Ну, давай свои вёдра, садись в машину. Сейчас всё расскажу – упадёшь.
– Вывалюсь, ты хотел сказать, – женщина расстегнула халат, распустила тугой узел волос и, потопав пыльными кроссовками, прыгнула в неуютное металлическое кресло.
Учёный сразу догадался, что день потрачен впустую, ничего не спрашивал, долго и без энтузиазма возился с кистями и совками в открытом багажном отделении. Наконец угомонился, подошёл к Елизавете, присматривающейся к вытянувшемуся и загоревшему лицу в зеркале заднего вида.
– Там ещё одно сообщение было, – промямлил начальник отряда и положил руку на дверь рядом с её рукой. – Нам с тобой.
Елизавета развернулась, щёки мгновенно побледнели, глаза сузились – сразу стало понятно, как заколотилось её сердце.
– Что случилось? – тон женщины сделался натужно ровным и показался бы мягким, если бы не эти встревоженные глаза, напрягшаяся в повороте шея.
– Ольга. Ольга…
– Что?
Захар Алексеевич вздохнул и выпалил, наконец:
– Ольга под машину угодила.
Елизавета ахнула:
– Это напасть, Иосиф. На тебе проклятие. Сама-то жива?
– Жива-жива. Что им всем будет? Сказано, дома сиди – так и сиди! – беззлобно шипел Крымский, обходя машину. Сел, включил стартер. Через минуту мотор зарычал. – Надо же, на пятом месяце. Придушу, своими руками придушу. Выкидыш, конечно. Без осложнений. Из больницы на второй день попёрли.
Елизавета сидела тихо, закрыв глаза, всё так же повернувшись к морю, подставив прохладному бризу лицо и шею.
– Всё устроится, Иосиф. Всё обойдется. Ты говорил о горшке.
– Да-да. В конце концов, его решили распилить: полость большая, стенки толстые, на снимке внутри только один полукруглый предмет…
– Не томи. Что это было?
– Глиняный кубок.
– И всё?
– Не всё, дорогая. На кафедре теперь точно прибавится сумасшедших. Приехали не только Сорбоннские светила. Представители духовных сообществ, как я понимаю, легаты и паладины всякого рода. Всё из-за нашей миски. Чашки, вернее. Кубка, чёрт побери.
– Ого. Консилиум, или как это у них называется.
– Собор.
Машину тряхнуло. Профессор задумался, но тут же очнулся, продолжил уже не так насмешливо:
– Большинство приглашённых считает, что это не та Чаша. Нет, официальных заключений никто не давал – нужна сопутствующая информация и ещё целый ряд экспертиз, анализов, сверок. И что характерно, как раз нас с тобой и ждут, как непосредственно извлекших объект из тьмы веков. Там ожидали найти следы крови. Представь, кровяную окаменелость, действительно, обнаружили.
– Интересно. И что теперь будет?
– А то. Мы с тобой люди неверующие. Или так скажем, агностики. И родилась у меня мысль: мы пока ещё имеем право законсервировать артефакт, не давать по нему более никакой информации до своего возвращения, а там объявимся, неспешно востребуем его для проведения дальнейших и глубоких научных исследований, – профессор хитро улыбнулся.
– И изучим состав глины, из которой была изготовлена чашка, – младшая сотрудница в такт насмешливо перебила вальяжного преподавателя.
– В том числе. Я не гонюсь за славой, но… очень, честно сказать, надеюсь, что там не остатки жертвенного быка, заколотого две тысячи лет назад твоими предками – ты говорила, что основательно изучила свой фенотип, так что именно твой скифский прадед мог подложить свинью и явился причиной помутнения сознания многих уважаемых людей. В том числе и моего, между прочим. Но разве тебе не любопытно знать, что в действительности находится в этой чашке? Не интересно своими руками пощупать то, о чём болтают люди две тысячи лет? – профессор сделал вид, что испугался своих слов, но тут же продолжил. – Гм, а почему, в самом деле, это не может иметь отношение к самому известному и авторитетному человеку из живших на этой планете.