Клейменные одиночеством
Шрифт:
— Не позволю! — повторил, глядя в глаза чванливому владетелю. — Здесь нет твоих людей. И вершить суд ты не вправе.
— Что вы… Да как вы… — он так и не договорил ни одной фразы.
Потому как я мог позволять себе что угодно. И что угодно посметь. Какой бы титул ни носил этот напомаженный хлыщ, истинный владетель здесь — я.
Так и не решившись высказаться, представитель древнего рода, потомок полновластных хозяев этих земель, знаменитых полководцев и героев, развернулся на каблуках, хлестнув стоящих рядом прихвостней плащом, и с гордым видом удалился. Вздохнувшие с облегчением
— Принесите, кто-нибудь, мои вещи, — сказал я устало и зашагал прочь.
Больше мне нечего было делать в Зиал-Линарре. И вряд ли когда-нибудь доведется сюда вернуться. Настроение не имело ничего общего с торжеством.
Разочарование. Больше ничего.
Выходя за ворота в дареной одежде, чувствовал себя донельзя глупо. Но бежать в гостевые покои переодеваться в крестьянское было бы, наверно, еще глупее.
Самое печальное, что я ничего не изменил. И изменить не мог.
Правильно ли поступил, когда вмешался? Не сделал ли хуже Кемену, за которого вступился? Такие, как Аскел, унижения не прощают… «Надо будет отправить Снеригу рекомендации для парня, — решил я. — Может, получится пристроить в королевскую стражу или на флот…» Но на душе все равно было гадко.
— Господин Север! — меня нагнал капитан на рослом нуваре с украшенным резьбой лобовым щитом.
Он спешился и протянул мне поводья.
— Возьмите. В такое время года путешествовать пешком неудобно.
— Мне ничего не надо, — я потянулся за своими сумками, навьюченными на животное.
— Это не Аскела нувар — я для себя покупал. Вашего заберу себе, а этот пусть вам сколько-то послужит. Возьмите! Прошу.
Я со вздохом кивнул. Отказаться — значило оскорбить Снерига. Да и верхом действительно передвигаться удобнее и быстрее. Мы шли рука об руку, думая каждый о своем.
— Скажите, капитан, — нарушил я молчание. — А Креяр тоже так… наказывал людей?
— На моей памяти два раза было. Один раз нуварника — тот вроде как девку попортил. Отец ее уже за мельника сговорил, а как застал с задранным подолом на сеновале — крик поднял, насильничают, мол. Все знали, что она сама с тем шустряком миловалась, да в суде ж разбираться не станут — оскопят парня и вся недолга. Вот владетель и велел мальчишку так проучить, чтоб впредь до Ночи Невесты не дурил. Ну и чтоб папашу заткнуть. А другой раз вора пороли…
— Ясно.
Вора Креяр, конечно, тоже пожалел. По закону за кражу отрубают руку или отправляют на рудники, что почти равносильно смертной казни. Отчего-то я испытал облегчение.
Седой капитан проводил меня до окраины деревни. Пора было расставаться.
— Как зовут этого красавца? — я похлопал нувара по лоснящемуся боку.
— Пока никак, я его только позавчера взял. Назовите, как нравится.
— Ну… он меня еще ни разу не подвел.
Снериг усмехнулся и поклонился на прощание несколько ниже, чем требовала вежливость.
Что может быть важнее
Лето шумело листвой, заливалось птичьими трелями, порхало яркими бабочками, пахло травами и древесной смолой. Шелестели березовые рощицы, пестрели цветами луга. По дороге
Еще немного, совсем чуть-чуть — и увижу ее!
Моя звездоокая, любимая. Единственная. Лирна. Каждый шаг приближал к ней. Сколько ночей я мечтал заключить жену в объятиях, снова вдохнуть пряный аромат ее волос, ощутить гладкость кожи, сладость поцелуев. Сколько лун думал о глазах, подобных ясному ночному небу, вспоминал о теплой улыбке… Видел в снах грудь, бедра, руки…
Боги, как же мне ее не хватало!
Радостное нетерпение гнало вперед, а предвкушение счастливой встречи кружило голову. Лирна. И наш малыш. Сегодня я увижу сына! Интересно, на кого он похож. Хорошо бы на мать. Впрочем, какая разница? Наш ребенок прекрасен — просто потому, что наш. Должно быть, уже научился ходить, разговаривать… Знает ли он слово «папа»?
Недалеко от дороги трудились крестьянки: молодая румяная баба лихо, по-мужски, махала косой, тучная старуха по старинке орудовала серпом. Заметив меня, они бросили работу, встревоженно переглянулись. Я улыбнулся, приветственно вскинув руку: «Плевать, что мне не рады. Я счастлив!» Молодуха поклонилась и суетливо начертала в воздухе символ защиты от зла. Пожилая повторила ее жест, а потом — осенила тем же знаком меня. Я подмигнул доброй женщине и прибавил шагу.
Наш двор было не узнать: яблони разрослись, сплели ветви, среди листвы проглядывали зеленые плоды, кусты клонились к земле от тяжести алых и янтарных ягод. Две весны моего отсутствия пошли саду на пользу. Только шиповник, высаженный Лирной у калитки, так и не оправился от влияния Дара — засох окончательно.
Я пронесся по выложенной серым камнем дорожке и взлетел на увитое цветами крыльцо. Сердце бешено колотилось в груди.
Дома. Наконец-то!
Толкнул дверь, но она оказалась заперта. Сам виноват — не предупредил, когда вернусь. Снял с плеча колчан, лук, сбросил к ногам сумку. Достал из поясного кошеля ключ. «Так даже лучше, — думал, отгоняя разочарование. — Она вернется, ни о чем не подозревая, — а тут я!»
В доме было тихо, пусто и… пыльно. Печь холодная, ее в этот день не растапливали. Ничего съестного ни на полках, ни на столе…
К дому Безрукой я несся сломя голову, остановившись перевести дух только перед ступенями крыльца. Зеленая дверь с белым отпечатком ладони отворилась и на порог вышла… Лайяра?
Как будто и не изменилась: изящная фигура, несмотря на возраст; безупречного покроя серое платье. Но нет той гордой осанки, выдающей аристократическое происхождение, грации в движениях, легкости, что так поражали меня в этой женщине. Между бровей и возле губ пролегли глубокие складки. Вместо изысканной прически — растрепанный бабий пучок, небрежно прикрытый платком. Что стало с гениальной целительницей, несгибаемой дамой? Передо мной стояла старуха. Я посмотрел в ее потухшие глаза — и внутри что-то оборвалось. Еще до того, как она произнесла страшные слова: Лирны больше нет.