Клеймо Солнца
Шрифт:
Его слова задевают меня, и я отвечаю молниеносно:
— Я всегда странный. А насчёт робота…
— Артифика, — машинально поправляет Коди, и я думаю, что до автоматизма дошли не только компьютеры, но и мы сами.
— Ты знаешь, что с ним я съедусь только когда наступит очередной конец света. А может быть, даже тогда — нет.
— Значит на личном фронте, как обычно, — приходит к выводу Коди.
— Да. Если только теперь свиданием не считается утренний разговор с голосовым роботом.
— Вау, Дэн, так для тебя это уже начало большого и страстного романа.
Несколько
— В этом мы с тобой оба идиоты.
Я молчаливо соглашаюсь, не сводя взгляда с дороги.
— Но девушки — это единственное, что можно обсудить на станции, не навредив себе.
Да уж, о правительстве или ситуации в Третьем крыле особо не поговоришь, ведь за высказывания против динатов можно легко лишиться работы, имущества и даже жизни, особенно в каком-нибудь переулке, где нет камер, а того лучше — отправят в ссылку в Хранилище — в Четвёртое крыло, где до сих пор не оправились после войны. В особо тяжёлых случаях Децеливират может принять решение приговорить тебя к смерти или принудительному использованию генного оружия и инженерии в отношении твоих близких.
— А иначе — жди леденящей душу встречи с Верховным Наставником, — мрачно говорит Коди, словно читая мои мысли.
Придерживаться всех рекомендаций правительства, симпатизировать ему, добросовестно выполнять свою работу на благо человечества и природы. Вот основные правила, которые нужно соблюдать, если не хочешь почувствовать на себе пристальный взгляд динатов.
— Ты снова опаздываешь. У Ребекки будут из-за тебя проблемы. Даже если ты говоришь правду и между вами ничего нет, то хоть пожалей начальницу.
Я спешу перевести разговор:
— Был у матери?
Коди коротко кивает.
— Говорит, что химическая пыль на моём костюме вредит её цветам.
Я усмехаюсь: это очень в духе старушки Мидж.
— Чтобы добраться из Кольца Эмили, пришлось пройти девять кругов ада: кругом пробки, — ворчит Коди. — Добились снижения аварий, зато какой ценой? На планете каждую секунду один процент населения был мертвецки пьян. А теперь ещё лучше: спиртные напитки якобы не вызывают привыкания и похмелья; чтобы сесть за руль, достаточно принять специальный препарат. Но люди даже автопилотников своих нормально не могут запрограммировать. Ползём, как черепахи.
На самом деле проблема в том, что малютка разгоняется только до сорока километров в час, но я молчу, сдерживая улыбку, потому что Коди ворчит и дальше, приправляя пламенную речь ругательствами и фырканьем. Мне начинает казаться, что за рулем не человек, а лошадь, и я отворачиваюсь к окну, пряча в кулаке улыбку, пока мы приближаемся к крепости науки и силы.
— Некрасивый он, — замечает парень, поглядывая на Стеклянный дом.
Малютка Коди потряхивается и скрипит, как её хозяин, когда мы наконец заезжаем в ячейку гелиевой парковки и выбираемся из машины. Мой спутник сокрушается насчёт своего горе-автомобиля, а ячейка тем временем поднимается в воздух и занимает своё место среди других, напоминающих связку воздушных шаров.
Мы направляемся к шестиэтажному зданию — букету из стекла, белого цвета и балконов,
Перед входом Коди замедляет шаг и говорит:
— Не выводи из себя бедняжку Грэга.
— Как получится, — откликаюсь, не останавливаясь, и захожу в просторный белоснежный атриум.
На проходной на меня смотрит поблекшее одутловатое лицо, как обычно — глупое и сонное. Я прикладываю запястье к терминалу, и система считывает куар-код.
— Опоздание. Снова-а-а, — противно тянет Грэг, расплываясь в кислой улыбке. — Я вынужден сообщить начальству, — добавляет он, глядя на меня маленькими вылинявшими глазками.
Я натягиваю на лицо маску равнодушия и медленно склоняю голову, рассматривая Грэга.
— Конечно, сообщите, — соглашаюсь я, и на физиономии охранника отражается разочарование, ведь такой ерундой вывести меня из себя не получается.
Иногда я думаю, как на станцию попали такие редкостно неприятные личности, как Грэг…
— Я сообщу не Ребекке Олфрид, — предпринимает ещё одну попытку охранник. — Выше.
— Отлично, — решаю я и собираюсь идти дальше, как вдруг за спиной раздаётся знакомый каркающий голос, от которого я в то же мгновение напрягаюсь: в груди начинает моментально закипать злоба.
— Для таких, как он, законы не писаны. Таким всё дозволено. Разве нет?
Я оборачиваюсь.
Короткие волосы разделены на борозды, словно голову плугом причесал трактор. Одет так, словно скоро отправится в подворотни исполнять очередной приказ кого-нибудь убить. А может, не приказ, а собственное желание. Рукава куртки высоко закатаны, и на предплечьях видны боевые импланты. Стальные глаза смотрят зло. Долгий пристальный взгляд останавливается на мне, а на губах играет приторная улыбка. Нахальное злодейское лицо.
Харви Харрис.
Злоба в моей груди быстро закипает, превращаясь в клокочущую ярость. Не успеваю взять себя в руки, как уже произношу звенящим от напряжения голосом:
— Какого чёрта ты здесь делаешь? Ты был разжалован и должен был понести наказание за свои преступления.
— К твоей радости, верно? — с прежней улыбкой отвечает он вопросом на вопрос, а потом награждает меня торжествующим взглядом: — Кое-кто из твоих родственников считает иначе. Я нужен генералу, и твой отец помог выбраться из тюрьмы.
«Именно для таких как ты на станции существует смертная казнь и генная инженерия». Но я успеваю прикусить язык.
— А потом, оглянись, — продолжает Харрис. — Мы ведь выжившие, Дэннис, все — преступники. Или мне называть тебя так, как ты привык, Чёрный монах? Или лучше — Длань справедливости?
Наверняка костяшки моих пальцев побелели от того, как я сжимаю кулаки. Собираю всю свою волю, чтобы посмотреть в глаза ублюдку и произнести ровным голосом:
— Осторожно, гражданин Тальпы. Называть меня так официально не запрещено, но однозначно не стоит, если не хочешь проблем.