Клеймо Солнца
Шрифт:
— Нет.
Парень кладёт в рот таблетку и запивает её водой.
— А как ими становятся? — интересуется он, вытирая губы.
Виртуальные миры — это не просто компьютерные игры, но целые вселенные, которых никогда не существовало. Ты не просто видишь картины, но слышишь звуки, чувствуешь запахи и даже ощущаешь кожей воздух. Всё кажется настолько реальным, что, когда ты возвращаешься в действительность, то, какой бы сносной она не была, больше не знаешь, как в ней существовать. Люди обчищают карманы персонажей, погибших в игре, а потом становятся воришками на улицах Тальпы, стреляются в играх, а потом в приступе агрессии
Изначально это был отличный способ для обучения или расслабления. Виртуальные миры могли бы служить на пользу человечества, но потом в них стали использоваться техники манипулирования. Вымышленные вселенные превратились в бизнес с серьёзным товарооборотом и прибылью. А теперь… теперь яркие миры стараются создавать настолько качественно, чтобы можно было подсадить на них больше людей. Причём созависимыми часто становятся и родственники, и друзья тех, кто сам подвержен виртуальной наркомании.
Вряд ли стоит это обсуждать с юнцом, поэтому я говорю только о том, что и так всем известно:
— Виртуальными наркоманами становятся люди, которые слишком часто погружались в дополненную реальность и потеряли связь с объективной действительностью. Создатели миров обычно этим не страдают.
Я делаю последние приготовления, вводя ещё несколько команд.
— Так ты тоже отчасти виновен, что наркоманов становится всё больше.
Руки сами собой замирают над панелью управления, и приходится приложить усилие, чтобы опустить их. Юноша смотрит на меня со страхом и шоком, как будто сам не ожидал, что произнесёт такие слова.
Мне не за что на него злиться: в сущности, он прав.
— Да, служу пороку, — соглашаюсь спокойно, и плечи парня расслабляются.
Какое-то время мы молчим, но потом он спрашивает с внезапным воодушевлением:
— А ты сам — создаёшь естественные миры? Наверное, самые яркие?
Мои брови приподнимаются.
— Почему ты так решил?
— Ты ведь один из лучших в области виртуальных миров, разве нет? Так сказали другие люди, которые ушли с Ребеккой Олфорд, — поясняет юноша, сладко зевая.
Я не могу не радоваться, что снотворное начинает действовать, и совсем скоро парень перестанет донимать меня вопросами.
— Мне самому сны не снятся, — признаюсь я неохотно.
— И что же ты видишь по ночам?
Я сжимаю челюсти почти до боли.
— Только воспоминания.
К счастью, мой ответ юноша не слышит: он уже крепко спит.
Я даже не спросил у парня, как его зовут. Имя и необходимые данные есть у Ребекки. Дело в другом: я даже не стал знакомиться, как обычно делают нормальные люди.
Не хочу ни к кому привязываться. Не должен…
В тишине я принимаюсь за работу.
* * *
Карандаш с приятным шуршащим звуком скребёт по бумаге. Я редко рисую на ней — чаще на графическом планшете, но бумага позволяет выплеснуть эмоции, а сегодня это кстати: у парня накопилось слишком много боли и отчаяния, и почему-то они передались мне.
Смотрю на рисунок: Лестница в небеса — космические лифты, на которых люди поднялись в космос — и Маяк на станции — здание правительства — объединились в сознании юноши в один образ и превратились в полуразрушенную башню какого-то древнего замка, оставшегося на Земле, окружённую
Юноша, вероятно, потерял родителей во время Реньювинга, что породило в нём тоску, вину и тревогу, а затем — затяжную эмоциональную отрешённость, когда перестали ощущаться как позитивные, так и негативные эмоции, и парень утратил способность переживать удовольствие.
На другом листе бумаги — роботы. Их я тоже срисовал с изображений, что появлялись в голове у юноши: пугающие машины с красными горящими глазами и клацающими челюстями, с лысыми головами, скрытыми масками, навевающими мысли о радиации, мутациях и страдании, с искусственным и настоящим человеческими черепами вместо голов; высокие страшные роботы, чьи тела напоминают человеческие скелеты, и при желании можно отследить каждое костлявое ребро… Всё это не так сложно объяснить: парень растёт в приёмной семье, скорее всего, один из родителей — человек, а другой — артифик новейшего поколения, вероятно, мама. Как бы хорошо не вела себя программа, искусственный член семьи явно пугает ребёнка.
Артискапизм — стремление личности уйти от действительности в мир иллюзий и фантазий путём жизни с артификом — это целиком и полностью решение взрослого, ребёнок не может на него повлиять. Если покупка артифика произошла законным путём и есть все необходимые для этого документы, то такое сожительство официально разрешено. Мало кого волнует, что иногда оно приводит к паническому расстройству ребёнка. Я видел это в сознании юноши: огромное лоснящееся чёрным туманом существо без глаз, с длинными гибкими руками, сжимающими его голову и шею. Даже во сне у парня повышалось давление, колотилось сердце, его бил озноб, он задыхался.
Уже представляю отчёт Ребекки о психологическом состоянии: депрессия, апатия, ангедония, паническое расстройство. Догадываюсь, как будет заканчиваться мой отчёт: «Имеется богатый материал для создания впечатляющих деталей для чужих виртуальных миров». И, можно сказать, диагноз: «юный эйдетический визуализатор с большим потенциалом».
Мне становится противно, в груди неприятно колет, и я бросаю карандаш, с презрением глядя на зарисовки. Продадут ли их как основу для дальнейших разработок, оставят для более подходящих вселенных, которые только находятся в процессе, — в любом случае я собственноручно создаю базу, основываясь на которую другие люди создадут очередные виртуальные миры, а те без всякой жалости и милосердия поглотят новых жертв.
Всё, как всегда. Даже если вначале мои действия не представляют угрозы, в конечном итоге они приводят только к разрушениям…
Мой живот урчит. На часах половина второго. Снова торчу на работе до глубокой ночи, а завтра с трудом проснусь. Когда-то дисциплина была моим вторым именем. Это время прошло.
Я поднимаюсь, чувствуя, как ноет затёкшее тело, потягиваюсь и выхожу из кабинета, провожу куар-кодом по электронному замку соседней двери, и она открывается.
Терпеть не могу темноту. Особенно после мрака Четвёртого крыла, где провёл слишком много времени. Даже дома я сплю обычно с ночником. Но и ослепляющий свет меня раздражает, поэтому, как только автоматически загораются несколько люстр на потолке, я отключаю общий свет, заменив его на единственную настольную лампу.