Клинки Керитона. Трилогия
Шрифт:
– - Да ничего так. Говорит: "Живи, Фэнчик, чего с тебя взять, не озоруй только". Иногда, куры-утки, и сам медячком одарит.
– - У меня есть для тебя работёнка.
– - У вас, сиорий? Но я...
– - он выпростал из-под шкуры культю и замахал ею.
– - У меня, не считая ног, всего три пальца.
– - Это не имеет значения, главное, что у тебя два глаза. Они-то целы, надеюсь?
– - Да я вообще аки ястреб степной... зоркий, куры-утки...
– - Понял я, понял. Ну так что, возьмёшься за работу?
– - А как же!
– - Зоркий, говоришь, -- Чарэс не сдержал улыбки,
Глаза Фэнчика алчно вспыхнули.
– - И правда зоркий.
– - Что надо делать?
– - Задание несложное. Всего-то и делов, что сидеть здесь и наблюдать за входом в трактир. Помимо этого, я заплачу тебе по пять риили за день и ещё по пять за каждую ночь. Хватит?
– - Да, сиорий, более чем! А за кем мне следить?
– - За молодым сиуртом с пееро и его спутником, болезного вида юношей. Одеты они скромно, оба среднего роста; онталар плотный, можно даже сказать, что толстый, в балахоне, и при посохе; мальчишка, наоборот, худой, в беретке фетровой ходит и плаще, поверх кожаной куртки, на крючках. У онталара волосы и глаза чёрные, лицо широкое, нос приплюснут немного. Кожа как у жабы, ну ты знаешь. Пееро у него серенький такой в полоску, думаю, больше сиуртов здесь не найдёшь, так что пееро ты не попутаешь. Парнишке на вид лет пятнадцать, скорее больше, но из-за болезненного вида определить трудно. Волосы русые, хотя... скорее пепельные, до плеч -- ни хвоста, ни косы, ничего. Смазливый такой, понимаешь, о чём я? Бабам, короче, когда вырастет, будет нравиться.
– - Тиу, мож, какие или ещё что есть?
– - На кой ляд тебе тиу? Тебе что этого мало? Да по моему описанию их слепой на ощупь опознает.
– - Похоже, я знаю, про кого вы, -- образумился пристыженный Фэнчик и на проступивший в облаках Лайс поглядел щурясь, противно так -- по-крысиному.
– - Тише ты, не ори!
– - Чарэс почесал медяком изуродованную огнём левую щёку.
– - Здесь они, -- сглотнул нищий, -- онталар раза по три на день к Феарку бегает. А синюшный, второй значит, который день внутри сидит безвылазно.
– - Это я уже знаю, но начало хорошее, -- монетка звякнула о дно кружки, -- продолжай в том же духе. Когда кто-то из них выйдет из трактира, тебе надо будет подать условный знак. Мои окна как раз над входом. Если же меня по какой-либо причине не будет на месте, оставишь записку на имя сиория Чарэса Томмара. Видишь, сколько народу подвалило, а ещё вчера караван со стороны Ойхорота пришёл, я один за всем не услежу. Надеюсь, ты будешь достаточно осторожен, и онталар с мальчишкой не заметят повышенного к себе интереса.
– - Всё будет исполнено в лучшем виде, сиорий Чарэс. Не сомневайтесь. Я -- ваш человек, -- губы калеки расползлись в улыбке, на этот раз ясной -- хоть картину с него малюй.
– - А какой знак мне подать, если что?
– - Ты петь умеешь? Или свистеть затейливо?
– - Свистеть нет -- зубов мало, шипеть могу, -- он беззубо осклабился.
– - А вот спеть -- запросто, -- и, не дождавшись одобрения, загорлапанил:
Как я дрыном по загривку приголубил милую,
Так она вторую ночку ржёт кобылой сивою.
На рассвете встала рано...
– - Да тише
– - остановил его Чарэс. "Послали Боги помощничка. Понятно теперь, отчего у тебя зубов мало, певун".
– - Верю, хорошая песня, её и ори, если что.
– - Ага, песня хорошая -- жалостливая. Там дальше вообще угарно будет, -- он осёкся, увидев вспыхнувшие в глазах Чарэса огоньки недовольства.
– - Если сиорию не понравилось, я ещё одну знаю, та вообще страдальческая, про любовь безответную, -- попытался реабилитироваться он.
– - Грустная, аж нутро выворачивает. Бабы -- так те рыдают и на всё готовые делаются. Я её всегда вою, как выпью, или если с бабой, куры-утки, того-этого приспичит.
– - Не надо страдальческой, -- обрубил Чарэс похотливого травника, -- и того-этого нам не надо. Лучше про кобылу вой.
– - Как скажете, сиорий Чарэс.
– - Ты мне вот что скажи, Фэнчик. Где тут у вас Веровик? Как не искал, ни одного не увидел.
– - В Узуне Веровиков и не было никогда. Зачем, когда тут совсем рядом два -- старые, намоленные. Один лигах в десяти, это если через Западную стрелку на Триимви поедете. Второй ближе, на восточном тракте. Лиги три не больше, но этот не у самой дороги, а свернуть надо на Химины, деревенька такая. Указатель есть.
"Ага, -- задумался Чарэс, -- три лиги не десять, но уезжать на восток, тогда как мои подопечные так и норовят улепётнуть на запад, как-то неправильно. Нет уж, лучше я по западной дороге поеду, тем паче, что Веровик, как выходит, стоит у самого тракта. И всё это время дорога будет у меня под наблюдением".
Дело, собственно, было в том, что Чарэс Томмар, он же Ляма, он же Рэмо ра'Вим из Ксалады, изволил родиться в этот осенний денёк. А его многострадальная мать, не вытянув, умерла при родах, оставив дитятку круглым сиротой, и он, как бы ни был занят, каждый год в этот день приходил к Веровику и молился за спасение её грешной души.
– - Может, проводить? А то, куры-утки, заблукаете ещё. Цоррб злющий у нас по округе бродит.
– - Сам найду. А про цоррба ты сейчас серьёзно сказал?
– - А то! Говорят это тот самый цоррб, в котором дух самого Алу'Вера живёт.
– - Кто говорит-то?
– - Хабуа.
– - Ты и Хабуа знаешь?
– - А кто его здесь, куры-утки, не знает.
– - Ясно. Буду иметь в виду. А ты, зубастый, не скучай. До вечера меня не будет, так что не горлопань без причины. Если тихо всё будет, навещу, как приеду, деньжат подкину.
– - Понял, сиорий. Всё сделаю, -- довольно закивал Фэнчик, помахивая в след Чарэсу куцей ладонью.
***
Он встретил их на развилке, у древнего, почти уже набок завалившегося деревянного указателя. Одна из дорог -- на Гевер -- забирала правее и пропадала из вида за языком леса. Другая -- та, что вела в Триимви, -- падала вниз, извиваясь змеёй среди скал. Третья -- Северный тракт, ведший к Узуну и дальше, -- осталась у Чарэса за спиной.
Сначала он увидел лишь одного, сидевшего на широкобёдром вороном жеребце. Чарэс инстинктивно натянул поводья. Чалая фыркнула. Незнакомец повернулся и заметил его, ладонь в кожаной со стальными вставками перчатке опустилась на навершие рукояти меча.