Клоуны водного цирка
Шрифт:
Он воткнул копье в дорожку, стремительно вернулся на несколько шагов назад, сорвал с поручня цепь и морщась от боли в разорванной ладони, потянул.
Мелодично застрекотало и над бассейном появился поручень. За победителем. За ним.
Эрик вытащил пацана. Так же. За цепь и волосы. Боялся, что вытащит его не полностью и обрадовался, когда почувствовал тяжесть груза. Целый. Оба там. И пацан и висевшая у него на спине тварь. Она даже сейчас, наполовину в воздухе продолжала дергать пацана. Пацан жадно, с хрипом задышал. Или закричал. Сколько он был под водой? Минуту?
Эрик сверху увидел, что, кайкап держит пацана только за одежду. То, что она оказалась парню большой, его спасло. Зубастый просто разодрал кожу на спине, оттуда и столько крови.
Дышать! Дышать!! Дышать!!! Курти был готов хлебнуть воды, только бы избавиться от черных пятен перед глазами и невыносимого желания вдохнуть. Пытался вспомнить, как они с ребятами купались в Елове летом за скалой со смешным названием — Нос Тролля. Кто сколько продержится. Но нарочито вызванное воспоминание не захотело остаться в сознании и сразу улетучилось, уступив место единственному, пульсирующему — «дышать!». Он уже не чувствовал боли, только то, как его тянут вниз. Цепь, державшая руку, зацепилась за что-то вверху, не давала твари утащить его дальше, но сильно врезалась в запястье. Но черт с ней с болью. Пусть будет боль, пусть хоть всегда будет, лишь бы ДЫШАТЬ!!!
Его опять схватили за волосы и вытащили наверх. Вдох!!! Над ним стоял Шепелявый с окровавленными руками. Схватил трезубец и с искаженной бешеной яростью физиономией занес над Курти.
Эрик ударил копьем кайкапа в голову. Центральное острие трезубца пробило лобовую кость, два боковых «наделись» на череп как корона. Кайкап последний раз дернулся, разжал челюсти и пошел на дно. Копье покачивалось до тех пор, пока не скрылось в воде. В который уже раз вытащил пацана на дорожку и бросил:
— Говорю же, вылезай!
Мальчишка дрожал. И не от холода. Глаза дикие. Пока к ним спускалась перекладина, не сводил этих диких глаз с оставшихся двух тварей, занятых телами соперников. Эрик за перекладину не хватался, а обнимая локтевыми сгибами, бросил:
— Не смотри. Всё. Закончилось.
Трибуны бушевали. Кто-то рукоплескал, с разных мест что-то вопили. Громкое и неразборчивое. Играл оркестр, но в общем шуме музыкантов было почти не слышно. Разноцветные лучи дрожали от налетевшего ветра. Цвета неровно менялись на стенах, суматошно сменяя друг друга.
Когда опустились на площадку, со стороны ближайшей трибуны послышалось:
— Эй, Бешеный!
Эрик замер.
— Да, ты! Психованный! Орать на нас сегодня не будешь?
Эрик, приобнял Курти и они молча ушли с арены. Только у выхода Эрик заговорил:
— Так как тебя все-таки зовут? А то «пацан», да «пацан».
— Курти, — почти беззвучно ответил ему паренек. — А тебя?
— Ты знаешь… Шепелявый, сойдет, — ответил Эрик.
Курти не настаивал.
— Странное имя. Курти. Это сокращение?
— Наверное. От Курт или Конрад, но меня всегда звали Курти.
В зале с накрытым
— Великолепно! Вот это представление!! Молодцы!!! Знаете, меня тут недавно спрашивали, как нас, местных «цирковых» звали бы в обычном цирке. Так вот, вы парочка, были бы клоунами.
Ни Эрик, ни Курти не отвечали. Курти двинулся вперед, но подошел не к накрытому столу, а сел в углу и спрятав голову в колени, обхватил их руками.
Эрик двинулся следом, нацелившись на вино, но Арман, перехватил его за локоть.
— Прости парень. Не так быстро.
Эрик зло смотрел на него.
— Постарайся не обижаться, — вздохнул Арман, — но это уже не от меня зависит. Приказ, есть приказ. Тебя приказано выпороть. Я бы не стал, но кто ж знал, что ты выживешь.
— Этот парень, что? Только что убил двух таких зубастых тварей?!! — голос Лоренса был полон изумления.
— Ага! Причем одного из них голыми руками, — голос барона Петера айт Эрнстермирха выражал не столько изумление, сколько спортивный азарт. — У вас вот на это пленные идут?
— Далеко не всегда, как я уже говорил. Но бывает, — Бонифаций улыбался.
Князь и Бонифаций принимали гостей в Ложе. Бартаэль Веркопсмет опять склонился над тарелкой и на представление смотрел, жуя и сопя. Лоренс и София Нудзансенсы сидели у самого парапета. София несколько раз взвизгнула во время представления, но скорее ради приличия, особого интереса у нее оно не вызвало, и она украдкой оглядывалась на дверь. Барон Петер айт Эрнстермирх сидел как изваяние со скрещенными на груди руками и не шевелился в течение всего действа. Писарь Хэнк, сначала задвинутый в угол, за время игры сдвигался все ближе к перилам и под конец почти высунулся с балкона, с раскрытым ртом смотря на арену. Но высунулся у самого края и на нарушение субординации никто не реагировал.
— Интересно, наверное, чувствовать себя тем, кто решает, кому жить, а кому умереть? — спросил Лоренс.
— Нет. Давно уже привычно. К тому же решаем не мы. Случайность. Судьба, если хотите. Навыки самих артистов играют не последнюю роль, — пожал плечами Бонифаций.
— Артистов?!
— Мы их так называем. У нас все-таки не гладиаторские бои, а представления, приближенные к театральным.
— Оригинально, — откликнулся барон. — Но если для того, чтобы они не чувствовали себя рабами, то зря. Большинство из тех, кто становятся рабами, изначально шли к этому. Всю свою жизнь. Это к вашему замечанию о судьбе.
— Это как?
— Человек. Истинный человек, и я сейчас даже не о благородном происхождении, никогда рабом не станет. Все его существо этого не допустит. Извернется, но избежит такой судьбы. Не избежал — плохо изворачивался. Бог знает, что делает. И разделил людей не зря. И каждому дает испытание. Не прошел — подставляй шею под ярмо.
— Вот уж не подумал бы, что вы религиозны, — покачал головой Бонифаций.
— Религиозен?! Я?!! Нисколько. Называйте не богом, называйте природой вещей…