Клуб Мертвых
Шрифт:
Но в ту минуту, когда Жак хотел свернуть в улицу Пти-Пон, он чуть не столкнулся с каким-то оборванцем, который шел ему навстречу.
При виде его незнакомец остановился.
— Куда ты идешь? — спросил он.
Жак взглянул на него. Ему казалось, что он где-то видел этого человека.
— Это вы мне говорите? — спросил он.
— Конечно, тебе… Жако!
Это был тот Волк, который был известен под кличкой «Двенадцать франков»…
— Вы меня знаете?… — спросил Жак.
— Что за вопрос? Племянник Биско?
Опять это
— Биско? Кто это?
— Вот как! — вскричал с гневом «Двенадцать франков». — Да ты, я вижу, смеешься надо мной?
— Но дядя Жан? Где он? Что с ним случилось?
— Недалеко от Биско! — ответил, смеясь, Волк. — Ты прав. Лучше называть это имя! Но теперь нет времени на разговоры! Куда ты идешь?
— На улицу Сен-Жан…
— Я так и думал! Ну, малютка, счастлив ты, что меня встретил… Быть бы тебе в западне… Там поставили мышеловку!
Жак знал это слово. Значит, полиция наблюдала за посетителями ночлежки…
— Но где же найти дядю Жана? — спросил он снова.
— Ну, уж этого не знаю, поищи у себя в карманах! Может быть, он умер!
— Умер?
— Черт побери! Ему пришлось порядком понырять!
— А работы, которые он начал?
«Двенадцать франков» покатился со смеху. Слово «работы» показалось ему чрезвычайно комичным. Жак по-прежнему видел в дяде Жане только честного подрядчика.
— Работы! — хмыкнул «Двенадцать франков». — Ба! Ну, они не пропадут! Да и, между нами будь сказано, — продолжал он, понижая голос, — я не думаю, чтобы с ним в самом деле случился карачун. Это старая лисица!
В эту минуту на перекрестке показалось несколько человек.
— Ого! — сказал Волк. — Будет болтать!… Я тебе дал хороший совет, малыш! Нечего ходить домой, тебя там сцапают… Теперь удираем каждый в свою сторону. Прощай, Жако!
С этими словами «Двенадцать франков» удалился со всей возможной резвостью своих длинных ног.
Роковое кольцо все более и более сжималось вокруг Жака. Последняя надежда оставила его. Тяжелее всего для него было то, что он больше не мог утешать себя иллюзиями. Было очевидно, что дядя Жан принадлежал к какому-то таинственному обществу так же, как и Манкаль, и что сам Жак был их жертвой…
Все сразу изменило несчастному. Исчезли даже те, на которых он собирался рассчитывать при любых обстоятельствах.
Изгнанный из общества, куда он только что был введен, покинутый своими старыми друзьями, он был теперь один, без помощи и совета.
Облокотившись на парапет моста, он бессознательно смотрел на черную воду, погруженный в мрачную задумчивость.
Холод, которого он не чувствовал, пробирал его насквозь, в то же время голова его начинала кружиться, а вода неодолимо манила его в свою пучину. Сколько несчастных становятся жертвами этой таинственной, притягательной силы волн!
Мысли Жака путались… Наконец из этих галлюцинаций выросла идея, ярко сверкнувшая в его больном мозгу.
Этой идеей была смерть.
К чему жить? Что могло ждать
— Да, — прошептал он, — я должен умереть…
Он взглянул на Сену более спокойными глазами.
— Нет, не так, — прошептал он. — Это смерть трусов…
Он отошел от парапета и пошел вперед наудачу, разговаривая вполголоса сам с собой.
— Если бы сейчас, в той комнате, где мучалась эта несчастная, одно из этих очаровательных созданий бросило бы мне одно слово, один взгляд сострадания, мне кажется, у меня хватило бы тогда мужества жить и бороться. Они же прогнали меня! И как, однако, одна из них взволновала меня… Это странно!… Мне кажется, что уже когда-то, очень давно, над моей колыбелью наклонялась какая-то женщина, и, мне кажется, что у нее были такие же черты… Но нет, безумие! Я брежу!… А вот — действительность!…
— Мать! — продолжал он после минутного молчания. — Да! Есть дети, которые засыпают в объятиях своих матерей… а я одинок, брошен в мир нелепым случаем… Какой-то знатный господин соблаговолил однажды вспомнить, что я существую… Он думал, что это позднее признание загладит его проступок… Он бросил мне свое имя, свое состояние, как милостыню… О! Этот титул, эти деньги, — как все это кажется мне теперь смешным и ничтожным!…
Жак снова вспомнил двух девушек, которых он встретил при таких странных обстоятельствах. Как они были хороши!… Особенно одна из них поразила его. Это была Полина де Соссэ. Думая о ней, он чувствовал, что его сердце бьется как птица в силках.
— Когда я буду умирать, это будет моим последним воспоминанием, — прошептал он.
Умирать! Он спросил себя еще раз, решился ли он окончательно, и не почувствовал ни малейшего колебания. Прежде всего надо было достать оружие. Он пошел на Королевскую улицу, купил там пару пистолетов и велел зарядить их.
По требованию оружейника он назвал свое имя: граф де Шерлю! Он испытывал какое-то горькое удовольствие, называя имя, которое скоро должно было исчезнуть вместе с ним…
Положив пистолеты в карман, он направился к Булонскому лесу. Это было легендарное место самоубийств. Дикие массы деревьев еще не были тогда прорезаны прямыми аллеями. Ничего не могло быть лучше для дуэлянтов и самоубийц… Парижский шум не проникал сюда. В тени деревьев, перед лицом неба палец нажимал спуск… и все было кончено… На следующий день лесной сторож находил в чаще леса труп.
Теперь нет таких удобств. Отчаянный вид и бледность лица привлекают внимание полиции и часто рука, направляющая оружие в грудь или в висок, бывает остановлена в критическую минуту.
На парапетах теперь ставят решетки, на берегах рек всегда найдутся люди, готовые броситься вплавь при звуке падения вашего тела в воду…
В эпоху нашего рассказа дело решалось проще и легче.
В конце Елисейских полей прохожие были редки. К тому же была зима и все кутались в теплые пальто, не заботясь о выражении лиц встречных прохожих.