Клятва Грейсона
Шрифт:
Я покачала головой.
— Ты делаешь из этого то, чем это не является. Пожалуйста, просто подумай об этом. Я не такая, как мой отец. Я не такая, как твой отец, — мой голос закончился на шепоте, и я услышала сомнение в собственном голосе.
— Это не имеет никакого отношения к моему отцу, — выплюнул он. — Это имеет отношение к тебе и к тому факту, что я никогда больше не буду тебе доверять.
Я покачала головой, отрицая происходящее, отрицая холодную дистанцию в его выражении лица.
— Знаю, тебе кажется, что ты больше ни во что не можешь верить. Но ты можешь верить в меня.
— Думал, что могу.
По
— Грейсон, я твоя жена. То, что у нас есть вместе…
— Я могу спуститься в бар на углу в любой день недели, — ледяным тоном сказал он.
Я снова обняла себя руками, отчаянно пытаясь не верить его мерзким словам.
— Знаю, что ты не это имеешь в виду. Я не хотела причинить тебе боль. Я люблю тебя, — сокрушенно пролепетала я.
Он откинул голову назад и рассмеялся, заставив меня вздрогнуть от глубокой боли.
— Любовь? Любовь? Ты знаешь, что любовь дала мне в жизни? — он поднял со стола пресс-папье и со всей силы швырнул его в окно. Стекло разлетелось вдребезги, пролетев насквозь и упав на землю снаружи. Я слегка вскрикнула. Он повернулся ко мне, его руки сжались в кулаки. — Ты не любишь меня. Я был куплен и оплачен, не более того. Я вел себя как муж, не так ли? И теперь нашему деловому соглашению конец. Убирайся, — сказал он. — Убирайся из моего дома.
— Убираться? — спросила я. — Я твоя жена, я живу здесь. Это мой дом…
— Больше нет. Я позвоню твоему отцу сегодня днем и приму его предложение. По крайней мере, остальным людям, которые работают на этом винограднике, не придется страдать из-за того, что я женился на тебе.
Я опустила голову, а затем подняла ее, чтобы встретиться с ним взглядом.
— Пожалуйста, Грей, если ты позволишь мне объяснить, чтобы…
— Мне не нужны ни твои объяснения, ни твои красивые слова. Все они заканчиваются ложью. Убирайся! — крикнул он, выражение его лица было яростным. Я снова вздрогнула, а затем испустила один единственный всхлип. Повернувшись к двери, я распахнула ее настежь и промчалась мимо Шуги, которая жалобно скулила, следуя за мной. Рыдая уже открыто, я побежала в спальню и запихнула одежду и туалетные принадлежности в чемодан. Была уверена, что оставила несколько вещей, но была слишком расстроена и убита горем, чтобы проводить тщательный обыск.
Ну, разве я не делала этого раньше? Запихивала одежду в чемодан, чтобы поспешно сбежать?
Только в тот раз кое-кто преследовал меня. На этот раз… на этот раз меня хотели вышвырнуть.
Мой муж.
Человек, которого я любила всем сердцем.
И, возможно, это то, что я заслужила.
Я наклонилась и посмотрела Шуги в глаза, потирая руками ее израненную голову и пытаясь сдержать тяжелый вздох.
— Вот так, моя красавица, — сказала я. — Позаботься обо всех здесь, хорошо? И знай, что я люблю тебя и что ты хорошая девочка, такая хорошая девочка, — я встала, пока не разразилась новыми слезами, и пошла вниз по лестнице.
Когда дошла до входа в дом, я остановилась, чтобы заглянуть в открытую дверь кабинета. Грейсон стоял за своим столом, наклонившись, его руки лежали на поверхности перед ним. Я почти шагнула к нему, но он поднял голову, его лицо было жестким и отстраненным, и он безмолвно смотрел на меня. Он полностью отстранился, как будто мы никогда ничем не делились.
Я отступила назад, затем повернулась и побежала
Грейсон стоял у окна и смотрел, как я уезжаю, как и в тот первый день.
Я завела двигатель и поехала вокруг бурлящего фонтана, мимо моего маленького домика и дуба, на который я когда-то забралась, через ворота, на скорости покидая виноградник Хоторна. Уносясь прочь от единственного дома, где я когда-либо чувствовала, что мне место.
Глава 23
Грейсон
Страдание. Это была единственная эмоция, которую я, казалось, был способен испытывать. Все, что, как мне казалось, я знал, все, что давало мне повод двигаться вперед, рушилось вокруг меня. Все они были лжецами. Лжецами, обманщиками, потребителями, манипуляторами.
Мой дом теперь больше напоминал маленькую тюремную камеру, в которой я прожил пять долгих, одиноких лет — темную и мрачную. Я бродил по комнатам по ночам, пил, когда не мог найти покоя, а потом задвигал затемняющие шторы и спал днем. Работа больше не отвлекала так, как раньше. Какой смысл было возвращать к жизни этот виноградник? Чтобы я мог жить в том месте, которое мой отец хотел использовать как орудие наказания, напоминая мне о моей никчемности? Видеть, как он процветает, уже не доставляло мне никакого удовольствия. Это было лишь одно огромное, болезненное напоминание о том, как сильно этот человек ненавидел меня, и как я жалко не терял надежды, что однажды он полюбит меня, слепо цепляясь за веру в то, что он оставил мне этот виноградник из любви. Я видел отца повсюду, и теперь, вместо гордости за собственные достижения, это приносило мне только стыд и горечь. Если он ненавидел меня, я вполне мог ненавидеть его в ответ. Это стало моей новой клятвой.
Слова, которые я слышал от отца во время ссоры с мачехой, вернулись ко мне.
«Черт возьми, Джессика, это была гребанная ошибка. Если бы я мог вернуть все назад, я бы это сделал».
Я был этой ошибкой. Ну, я тоже совершил ее. Довериться ему было самым глупым, самым отчаянно глупым поступком в моей жизни. Доверять кому-либо вообще было глупо и безрассудно. Не повторю ту же ошибку дважды. Никогда больше.
Я заставил Уолтера продать последние несколько бутылок из коллекции вин моего отца. Собрал все силы, чтобы встретиться с Хосе, Харли и Верджилом, чтобы отпустить их. Больше не мог им платить. Я использовал деньги от продажи вина, чтобы заплатить им до конца месяца. Их шокированные и опечаленные лица только заставили меня еще больше презирать себя.
Затем я сказал Уолтеру и Шарлотте, что они тоже уволены. За эти годы я достаточно часто увольнял Шарлотту, но по ее глазам я понял, что на этот раз она поверила, что я настроен очень серьезно. В конце концов, мне придется продать виноградник, чтобы выжить, чтобы начать все сначала, но пока я не мог найти в себе силы.
Шарлотта и Уолтер пытались поговорить со мной, но я не хотел их слушать. Даже они лгали мне — два человека, которым, как мне казалось, я мог доверить свою душу. Они позволили мне поверить, что отец в конце концов любил меня, но это было лишь жестокое, злобное утаивание правды. Они смотрели, как я выставляю себя нелепым идиотом, и это было больно.