Клятва похоти и ярости
Шрифт:
Я молча кивнула, когда реальность обрушилась на меня. Я была готова перерезать горло Маттео.
— Филипп! — Позвал Джио, и мужчина вошел в комнату, натянул мешок на голову Маттео и отвязал его, прежде чем вытащить наружу.
Глава 19
Джио
Эмилия стояла, уставившись на дверь, через которую только что выволокли Романо. Ее рука все еще была в крови, на щеке виднелось пятно. Я не был так болен, как Джексон, но, должен признать, на меня что-то подействовало, когда я увидел ее такой.
Я дал ей этот нож, потому что предполагал, что она причинил боль, и хотел, чтобы она вернула себе немного силы, но теперь я понял: он не делал этого с ней. Что бы это ни было, она была готова убить его за это. Я просто не мог ей этого позволить. Через некоторое время она бы оцепенела от смерти, но я никогда не хотел, чтобы мой мир запятнал Эмилию таким образом.
Она скрестила руки на груди, и я практически мог видеть, как она заново закаляет свою броню.
— Я все еще не твоя, — прошептала она. — Я не умоляла. Я просто сказала это для… него. — Один шаг вперед и два назад, все это чертово время, как будто с любым намеком на капитуляцию нужно бороться из принципа. Между нами только что что-то произошло, какой-то сдвиг, и я не собирался позволять ей это отрицать.
Я разозлился и схватил ее за горло.
— Ты можешь сопротивляться, шипеть и царапаться сколько угодно, Эмилия, но в глубине души ты хочешь быть моей. — Я притянул ее к себе и провел носом по ее шее, вдыхая ее запах. — Потому что ты знаешь, что я буду трахать тебя и заботиться о тебе. — Я поцеловал ее в щеку. — И, если кто-нибудь причинит тебе боль — в прошлом, настоящем или будущем — я убью ради тебя.
Эмилия Донато была волком в овечьей шкуре. Если бы у нее был шанс, она могла бы быть жестокой, но, несмотря на всю свою борьбу, она хотела этого. Чтобы кто-то боролся за нее. Потому что, я могу сказать, что никто никогда этого не делал.
— А теперь, ты собираешься рассказать мне, что он сделал, чтобы заставить тебя возненавидеть его настолько, что ты готова была убить?
Медленный кивок. Я взял ее за руку и повел к дивану. Музыка, доносившаяся из клуба, все еще гремела вокруг нас, но это никак не помогало снять напряжение, исходившее от напряженных плеч Эмилии.
Я усадил ее к себе на колени, и она не стала спорить.
— Кого он ранил?
Она отвернулась от меня, ее глаза остекленели, когда она сосредоточилась на какой-то точке на стене.
— Моя сестра.
Я взял ее за руку, кровь на которой уже подсыхала и стала липкой.
— Расскажи о ней. — Почему-то это казалось важным.
Эмилия была такой открытой во многих отношениях, ее было так легко понять, но была в ней и другая сторона, которую она скрывала, и я хотел этого. Я хотел знать каждую деталь ее жизни. Ее боль, ее радость, то, что заставляло ее плакать или улыбаться. Несколько долгих мгновений она хранила молчание, и я ожидал, что она вот-вот отгородится от меня.
— Кьяра была хорошей, послушной дочерью. Она была доброй, милой и такой наивной, — с трудом выдавила из себя Эмилия. — Она верила в ту чушь, которой кормили ее мои родители, что женщины, работающие в Компании,
— Когда она забеременела, она знала, что окажется в ловушке навсегда. — Маленькие пальчики сжались в кулак на моей рубашке. — Она покончила с собой. — Ее голос был едва громче шепота, ее боль была как кровоточащая рана, которую я ощущал так, словно она была моей собственной.
И вот так, внезапно, все обрело смысл. Впервые я ясно увидел Эмилию. Броня, которую она носила, была выкована в страданиях, ее недоверие было оправдано, потому что ее семья продала ее сестру, и, получив возможность, они поступили с ней точно так же, отдав ее мне. А когда она этого не захотела, они пригрозили отдать ее тому самому существу, которое свело в могилу ее сестру. Неудивительно, что Эмилия боялась его. Неудивительно, что она сбежала. С чего бы ей кому-то доверять? За исключением, может быть, Ренцо Донато.
— Мне очень жаль, крошка.
Она казалась такой маленькой и хрупкой в моих объятиях, и, черт возьми, мне хотелось убить всех, кто когда-либо причинял ей боль. Но я был одним из них.
Зазвонил мой телефон, и я достал его из кармана, отправляя сообщение Джексона на голосовую почту. Я хотел сказать Эмилии, что освобождаю ее от нашего соглашения, от чего бы это ни было, но я не мог заставить себя произнести эти слова. Это было эгоистично, но я не мог позволить ей уйти, и знал, что в ту же секунду, как я это сделаю, она убежит и не оглянется.
Вместо этого я погладил ее по щеке.
— Скажи только слово, Эмилия, и я убью всех, кто хоть как-то причастен к смерти Кьяры.
Она закрыла глаза, подавшись навстречу моим прикосновениям, и слезы повисли на ее ресницах. Она была так прекрасна, моя хрупкая кошечка.
Джексон позвонил снова, и я разочарованно зарычал.
Она вытерла слезы со своего лица.
— Ответь на звонок.
Я положил руку ей на бедро, прежде чем она успела убежать, и ответил.
— Что?
— Томми подстрелили.
Весь мой мир замер, сердце заколотилось где-то в горле.
— Что?
— Ирландцы. Он в больнице. Я… — Голос Джексона сорвался. — Я не думаю, что он выкарабкается, Джио.
***
Я ненавидел больницы. Смерть, казалось, витала в воздухе, даже не давая своим жертвам возможности ускорить процесс. Эмилия и Джексон сидели в углу переполненной приемной, мой телохранитель все еще был покрыт кровью — кровью Томми. Не думаю, что он сможет пережить это. Три пули в грудь. Я мерил шагами приемную, чувствуя, как внутри все сжимается. Черт, если бы он умер… он был моим другом, моим братом, семьей.