Ключ от этой двери
Шрифт:
– Там четыре комнаты. Туда ведёт лестница из общей комнаты этого этажа. Они пустуют, я туда заходила, – сказала Рида. – Там только мебель.
– Там нет половин, – сказала Айлери. – Вряд ли Гелиэр поселят там. Там были детские и комнаты нянь, но они давно пустуют. Если хочешь, можем посмотреть. У меня с непривычки пальцы болят от иглы.
– Хочу, – сказала Аяна, всей душой стремясь покинуть эту комнату с атласной занавеской хоть ненадолго, вырваться из запаха цветочных духов, из гнетущей, тягостной липкой тишины, нарушаемой лишь скрипом иголок, протаскиваемых
Окна общей комнаты, выходившие на ворота поместья, освещали изящно изогнутые ножки мебели и деревянные перила лестницы на третий этаж. Аяна поднялась туда за Ридой и Айлери, протянув руку Гелиэр, и та, подобрав подол. поднималась следом, пугливо озираясь.
– Тут всего три комнаты и одна небольшая кладовая, – сказала Айлери. – Справа и слева – детские, а между ними – комната нянь.
Аяна по очереди заглянула в каждую их дверей, в царство пыльного прошедшего времени, ветхих воспоминаний, слишком резко и ясно освещённых большими чистыми окнами. Самой пыли здесь не было видно, но сразу, как только Аяна заглянула в первую из комнат, она почувствовала разницу между надолго заброшенной комнатой Конды и этими, казалось, навечно забытыми детскими, с мебелью, обёрнутой светлой тканью, спрятанной от солнца и чьих бы то ни было глаз.
– Тут грустно, – сказала Гелиэр. – В этом доме, видимо, давно не рождалось детей.
Аяна подсчитала годы, пожевав губу.
– Почти двадцать лет, – сказала она.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Рида.
– По слою пыли.
Тихая грусть тянулась за их коляской, как пыль, поднятая в воздух колёсами зелёного фургона Кадиара из глинистой пересохшей колеи, и вороная кобылка споро рысила, неся их к дому Эрке.
– Бр-р-р, – поёжилась Гелиэр. – Надеюсь, мы не останемся там надолго. Этот дом внушает мне какой-то ужас.
Аяна была с ней, в общем, согласна, особенно теперь, после того, как заглянула в пустующие детские комнаты. Но дом внушал ей не ужас, а скорее какую-то пыльную, затхлую тоску. В нём была красивая резная мебель с ножками, выложенными перламутром, звонкие струи воды в высокий мраморный поддон в купальне, цветы и статуи, портреты и большой парк, но в нём не было жизни. Он весь напряжённо, тревожно замер, и это напряжение пронизывало воздух, натягиваясь между углами, по лестницам, в коридорах. Возможно, всё в нём ощущалось бы иначе, если бы не кир Орман с его нелепыми требованиями, или не этот странный, никому не приносящий радости брак, который был вроде праздника одной из сестёр Тили. Аяна вспомнила, с какими лицами все сидели за этим якобы праздничным столом. С такими лицами впору сыпать зёрна на борт погребальной повозки.
– Я опасаюсь за рассудок Айлери, – сказала вдруг Гелиэр.
– Даже так?
– Да. Она сидит целыми днями, ничего не делая. Может, когда я перееду туда, хоть и ненадолго, я смогу её хоть чуть-чуть развлечь.
Она помолчала немного, потом весело посмотрела на Аяну.
– Когда я увидела её в первый раз, мне показалось, что вы похожи внешне. Ну, знаешь, цвет волос, да и глаза тоже немного, цветом...
– Дай-ка угадаю, с чем из этого ты меня сейчас сравнила, – скосила челюсть Аяна.
– Прости! – пискнула Гелиэр в притворном ужасе. – Я пошутила! Если откровенно, – сказала она, вдруг неожиданно посерьёзнев и округляя глаза, – мне сегодня показалось, что даже её безумный муж похож на тебя больше, чем сама Айлери. Прости. Не обижайся.
– Я не обижаюсь, – весело сказала Аяна. – И подушка, и топор – опасные вещи, если смотреть с определённой точки зрения... Не знаю, зачем я это сказала, надеюсь, ты понимаешь, что я тоже шучу. Так что там с моим вечером?
– Ты можешь уйти в половину седьмого. Аяна, как я буду дальше без твоих странных шуток, без твоих дерзких мыслей? – засмеялась Гелиэр.
– Ты всегда сможешь приезжать ко мне в гости. Думаю, твой муж не откажет тебе.
– Надеюсь на это!
34. Ондео, дух печали, мстящий дух
Ташта упруго и радостно рысил по тёплой, почти горячей ровной брусчатке дороги берега кирио. Аяна сидела, даже не пытаясь скрыть улыбку, да и зачем и от кого было скрывать её здесь? От кузнечиков или от птиц, которые дружным перекликающимся хором прославляли торжествующую жизнь?
– Ташта, мой красавец, мой золотой, – оглаживала она его, и гнедой гордо выгибал шею, будто осознавая свою мощь и красоту. – Ты ж мой хороший!
Она ехала, встречая лицом тёплые ладони ветра, полной грудью вдыхая его ароматное, напитанное травами и солнцем дыхание, и от восторга и радости щипало в носу. Залив, освещённый с юго-запада, будто плескался и в её сердце, разливаясь вокруг, наполняя искрами глаза, приставляя мелкие сверкающие иголочки к очертаниям всех окружающих вещей, зримых и незримых.
На одной из знакомых улиц она спросила какого-то прохожего о площади Телидро. Он махнул рукой, и Аяна сделала крюк, оглядывая окрестности. Ордалл был всё так же сложен и непонятен, но его дома, запахи очагов, балконы, украшенные цветами, вывески и лесенки теперь были в её сердце, так же, как и камни пути хасэ или извилистые ветви загадочного Великого Дерева Фадо.
– Здравствуй, кир Анвер, – радушно приветствовал её Айол, хлопая Ташту по боку, на что тот покосился дружелюбно. – Твоя лошадка блестит ещё ярче, чем когда мы расставались в апреле.
– Пойдём, я расчешу тебя, – сказала Чамэ, с улыбкой увлекая её в фургон. – Мы знали, что ты придёшь.
Аяна сидела с глупой и счастливой улыбкой, пока Чамэ с Ригретой расспрашивали её о прошедших месяцах в Ордалле, а Кадиар громко хохотал, передавая Айолу и смущённому донельзя Харвиллу красивый заточенный треугольный метательный пропуск в хранилище книг.
– Это изумительно, – говорил Харвилл, склонившись над крошечной бумажкой и выпуская из-под грифеля полчища пьяных муравьёв. – Я потерял где-то свой лист с записями. Кадиар, ты не видел?