Ключ от этой двери

Иолич Ася

– Чем займёмся? – спросила она. – Может, сыграем в ту игру, которую ты предложила, капойо? Как она называется?

– "Поймай слово", – сказала Аяна, отрываясь от волнующихся жёлтых занавесок и вспоминая, как они с Кондой коротали часы за игрой, смеясь, подсказывая друг другу и меняя слова так, что никто и никогда бы не смог распутать длинные цепочки постепенных изменений, включая, наверное, и их самих.

– Какие правила?

– Я беру короткое слово и даю тебе. Ты хватаешь его, но можешь удержать, лишь немного изменив. Поменяв в нём одну букву. Тогда оно остаётся у тебя, но следующий в кругу может поймать и оставить

себе, снова изменив. Выигрывает тот, с кем останется слово. В более сложных играх можно вместо изменения добавлять и убирать буквы.

– Из одного слова делать другое?

– Именно. Но постепенно, шаг за шагом. Хочешь попробовать?

– Ну... Да. Давай. Рида, ты слышала правила?

– Да.

– Тогда я начинаю, хорошо? – спросила Аяна. – Начнём с короткого, чтобы было проще. За мной вы, по кругу. Моё слово – река.

– Рука, – сказала Айлери.

– Мука! – воскликнула Рида.

– Мура. – Гелиэр покосилась на Аяну, и та укоризненно подняла бровь.

– Гели, не всё, что я говорю, надо запоминать.

– Прости... Аяна, твоё слово?

– Мера, – сказала Аяна. – Видите? Слово вернулось ко мне, но оно совсем другое.

– Вера, – подумав, сказала Айлери.

– Сера.

– Седа, – глядя на свой подол, предложила Гелиэр.

– Сода, – сказала Аяна и выжидающе посмотрела на Айлери.

– Я не знаю, – сказала та. – Ты поймала его. Пусть остаётся тебе. Мне не очень нравится игра. Давайте просто посидим и поболтаем.

– А мне понравилась, – сказала Гелиэр. – Правда, она немного сложная с непривычки.

– После соды можно было назвать воду, – вздохнула Аяна. – Или коду.

– Коду? – переспросила Гелиэр.

– Ну, хвост мелодии.

– Ты слишком образована для простой капойо, – сказала вдруг Айлери, внимательно глядя на Аяну. – Я помню, как ты говорила, что вас учат... ну, у вас дома. Но я так и не понимаю, зачем это нужно.

– Чтобы не было скучно, – сказала Аяна, тоскливо оглядывая гостиную Айлери. – Чтобы можно было придумать что-то интересное... Чтобы понимать то, что ты читаешь. Учиться. Работать. Двигаться куда-то, а не просто сидеть в комнате и киснуть.

Она подняла глаза и сразу поняла, что длинный язык опять завёл её куда-то не туда.

– Зачем женщине работать? – недоуменно спросила Айлери, по счастью, не заметив последней, самой обидной, как казалось Аяне, фразы. – Кто будет рожать детей, если все женщины будут работать?

– Ну почему же все, – сказала Аяна осторожно, пытаясь подтянуться за край этого осыпающегося обрыва, куда только что неосторожным движением столкнула сама себя. – Некоторые мои знакомые говорили, что им хватает умения читать, писать, чинить одежду и готовить. Но я думаю, что знания всё равно не помешают. Моей маме они не помешали родить много детей, а потом стать главой швейного и ткацкого двора. Почему не дать женщине просто возможность выбирать, что делать со своей жизнью? Работать, если не наравне с мужчинами, то на какой-то работе, не требующей приложения силы? Вряд ли для работы в конторе требуются широкие плечи и сильное тело. – Она вспомнила руки Конды, его плечи, и почувствовала покалывание в ушах. – Тогда девушки смогут сами себя содержать, не ждать, пока их возьмут замуж, не думать о возрасте, а покупать себе жильё, не дожидаясь старости, и выбирать, с кем они хотят жить.

– Чтобы работать наравне с мужчиной, нужно много

учиться и... совершенствоваться. Откуда у женщины время на это? У неё хватает и других дел. И для них совершенно необязательно тратить деньги и время на обучение, – недоуменно поморщилась Айлери. – Твои мысли и правда очень дерзкие. Всем занимается муж, зачем нам вообще думать об этих вещах? От этого появляются уродливые морщины, и женщина увядает раньше срока.

Аяна закусила губу. Волны снова понесли её прочь от берега, в тёмное море, и она не могла сопротивляться. Рида и Гелиэр смотрели на неё напряжённо.

– Айлери, но неужели ты не хотела бы сама распоряжаться своей судьбой? – отчаянно спросила она. – Выбирать, за кого... За кого выходить замуж? Ты разве довольна? Ты довольна своей судьбой? Ты такого хотела?

– Мне сказали, что меня выдают замуж в превосходный род, – сказала Айлери, бледнея. – Я с детства мечтала об этом. Мне это и обещали. Обещали, что я буду жить, как полагается девушке с моим родовым именем. Я хотела, чтобы всё было правильно, чтобы у меня было новое родовое имя, которым бы я гордилась не меньше, и традиции, которые я бы с радостью и полной ответственностью поддерживала, потому что обычаи – это то, на чём держится порядок. Но мне стыдно за то, куда я попала. Мне стыдно, что об этом кто-то может узнать. Я не знаю, чего ждать каждое мгновение моей жизни. Я бы хотела определённости. Но я принадлежу своему роду, а им нужна была эта связь, и я с достоинством вынесу это испытание. Терпение очищает совесть. Если бы мой отец был жив, он бы гордился мной. Я чиста перед свои родом... и перед родом Пай.

Аяна смотрела на её лицо, которое вдруг стало очень серьёзным, и вспомнила, как Айлери упоминала человека, который вёз её из Тайкета. Стало вдруг невыносимо душно. Она встала и подошла к балконным дверям, резким движением непослушных пальцев остановила жёлтое беспокойное больное блестящее крыло занавески и замерла.

На балконе напротив стоял Конда. Он распахнул обе широкие двери, и Аяна на миг вспомнила веер расплескавшихся радужных брызг стекла одной из створок, когда стул, вышвырнутый одним его мощным броском, расколол прозрачную границу, что отделяла прохладную темноту комнаты от наполненного жарой, запахами и звуками воздуха снаружи.

Он увидел её, и на миг показалось, что между ними не двадцать с лишним па, а не больше двух ладоней, и она, за одно мгновение словно преодолев это разделяющее их расстояние, прямо перед собой увидела его лицо, окунувшись, как в ночную купель с отражающимися звёздами, в его глаза и даже на миг почувствовав запах его кожи, но тут же мир качнулся обратно, унося его, и она попятилась, шагая обратно в комнату, чувствуя, как слегка закружилась голова.

– Прости, Айлери, – сказала она, возвращаясь на диванчик. – Я забываюсь и заговариваюсь. Я лучше просто повышиваю.

Она порылась в своей большой сумке, которая смотрелась в этой изящной комнате настолько неуместно, насколько бы неуместно смотрелся большой пахучий и яркий войлочный шатёр хасэ в садике для созерцания гармонии мира во дворце орта Давута, вытащила вышивку морской лошади, встряхнула пяльцы и сгорбилась, мрачно направляя иголку, выстилая короткими блестящими отрезками седы витой узкий рог, пытаясь отвлечься на то, как точно у неё получается изобразить нитками разных оттенков позолоту, в которой играют лучи солнца.