Ключ от рая

Таган Атаджан

— Неужели поведешь эту толпу, хан?

— Что толпа большая, это хорошо, — значит, все захотели прийти… Но, по правде сказать, лучше бы вместо десяти безоружных пришел один с ружьем.

Каушут с Непесом вошли в толпу. Надо было как следует рассмотреть будущих воинов.

Первым на глаза Каушуту попался Келхан Кепеле.

— Ты, Келхан, иди и набирай себе нукеров. Отбирай самых лучших и вооруженных.

Келхан забрался на своего коня, выкрикнул несколько имен и двинулся в ту сторону, куда показал ему Каушут. По пути к Келхану стали присоединяться мужчины.

Каушут

заметил трех ребят, державшихся вместе и очень похожих друг на друга. Он поманил их рукой.

— Из какого аула?

— Из Горгора, хан-ага.

— Чьи будете?

— Из Язы.

— Я спрашиваю, дети чьи?

— Селима-слепого, хан-ага.

— Братья?

— Да, все трое.

— А отец жив еще?

— Нет, умер, хан-ага.

— А мать?

— Мать жива.

— Она и собирала вас?

— Да, хан-ага.

— Ну что, нового хана будете слушать?

— Да благословит аллах тебя, хан-ага.

— Ну, молодцы. А кто из вас самый младший?

Один из юношей улыбнулся;

— Я, хан-ага.

Каушут внимательно посмотрел на него.

— Ну вот, ты, сынок, ступай домой. Скажешь матери…

— Хан-ага! — перебил его юноша, но старшие братья грозно посмотрели на младшего, и юноша сразу замолчал.

— Скажешь матери, братьев Каушут-хан взял с собой, а меня назад отправил. Понял?

Младший обиженно поглядел на хана:

— А нельзя ли, хан-ага, чтобы кто-нибудь из них остался?

— Нет, сынок, нельзя. Ступай. А вы, молодцы, идите к Келхану Кепеле. Удачи вам!

— Сто лет жизни, хан-ага!

Каушут огляделся и заметил в толпе Дангатара. Позади него на одной лошади сидели Курбан и Ораз. Из-за пояса у Дангатара торчала кривая сабля, а за плечами висело ружье.

— Куда собрался, Дангатар-ага? — подошел к нему Каушут.

Дангатар поправил по привычке повязку на пустой глазнице.

— Туда же, куда и ты, хан-ага.

— Да? А не лучше тебе вернуться домой?

Дангатар отвернул голову так, чтобы Каушут видел только здоровый глаз. Он решил про себя, что хану не нравится его увечье.

— Это уж мое дело, куда мне идти. Я не ребенок.

— А что ж ты раньше молчал, когда меня еще не выбрали? Я же всех спрашивал, кто против меня?

— Я не против!

— Как не против! Я тебе говорю одно, а ты другое! Какой же я хан, если с первого дня уже меня не слушают!

— Я слушаю…

— А раз слушаешь, давай поворачивай и ступай в аул. — Каушут почувствовал, что взял слишком резко, и, чтобы не обидеть старика, добавил: — В ауле тоже люди нужны, Дангатар-ага. Если все на войну уйдут, что же это будет? Даже за скотом некому присмотреть.

Дангатар вздохнул и покорно кивнул головой.

— Ну а вы куда? — Каушут повернулся к Оразу с Курбаном. — Ораз-бек, ну-ка слезай с коня!

Ораз сразу надулся.

— Каушут-ага! Я уже не ребенок, папу спросите! Я уже стрелял из ружья!

— Вот и стреляй! Тебя в ауле много ворон ждет. Смотри, к моему возвращению чтобы ни одной не было!

Каушут пошел дальше разглядывать воинов нового ополчения. Вдруг он услышал голос у себя за спиной:

— Вот,

дедушка, хан-ага.

Каушут обернулся. Перед ним стоял слепой с мальчиком-поводырем. Старик протянул руку. Каушут поздоровался с ним.

— У меня нет глаз, хан. И лица тоже нет. Один только внук. Когда он вырастет, сядет на коня и будет твоим нукером. Удачи тебе, острого орухсия, хан! — Старик поднял руку, и вслед за ним это движение повторили все те, кто стоял рядом.

Еще до полудня всадники были разделены на три группы и в таком порядке оставили Серахс, направляясь в степь для боевых учений. Впереди на белой лошади ехал Каушут-хан. Сотни глаз смотрели им вслед, и сотни губ молили аллаха о сопутствующей им удаче.

По всем приметам казалось, что зима 1854 года будет теплой, но, вопреки предположениям, она рано начала вступать в свои права. Вчера еще воздух был мягким и прохладным, а сегодня с утра земля покрылась твердой коркой, прошлогодние стебли обледенели и звонко потрескивали под конскими копытами. К полудню пригрело солнышко, но холодный ветер с севера оказался сильнее солнечных лучей. Предсказания стариков, что ожидается «двойная весна», не оправдались. И уже на следующее утро все увидели землю белой от выпавшего за ночь снега. Значит, в почве будет достаточно влаги, а в колодцах и арыках много воды.

Надо было чистить главный арык, который тянулся от старой Серахской крепости до аула Горгора. Кроме него было еще множество более мелких, одни из них также надо было чистить, другие расширять, третьи в некоторых местах прокапывать заново. Словом, пришло время готовиться к весне.

Поскольку среда считалась удачным днем, то именно в этот день и собрались люди, вооруженные лопатами, мотыгами и кирками. К старой крепости пришло до трехсот человек. Одни на лошадях и верблюдах, другие пешком. Боевой дух, царивший здесь, напоминал больше военные сборы, чем обычные работы по расчистке арыков. Было довольно холодно, но люди оделись легко, надеясь согреться в работе. Пока же запалили костры и грелись возле них по очереди. Когда огонь догорал, сверху кидали сырые дрова, и от них поднимался черный и едкий дым. Он тоже придавал сборищу зловещий, непривычный вид.

Наконец раздался окрик:

— Все по своим паям, расходись!

Люди стали собираться в группы и покидать место сбора. А дым еще долго вился над опустевшей площадкой, словно пророча грозные события, ожидавшие страну впереди.

Пай аула, к которому принадлежали Каушут, Келхан Кепеле, Дангатар и Ходжакули, начинался с того места, которое называлось «тамарисковой рощей». Ходжакули отмерил паи для тридцати своих аульчан и в конце каждого пая сделал в земле зарубки. Хотя это и называлось «тамарисковой рощей», тут давно уже не было никакого тамариска. Земля была покрыта пересохшим кустарником. Перед началом земляных работ надо было сжечь его и расчистить место. С подветренной стороны подожгли сухие кусты, и огонь весело затрещал в сушняке, потянуло дымом. Не только молодые ребята, но и пожилые бородачи по-детски радовались огню, вдыхали испокон веков тревожащий человека горьковатый дым.