Ключ от рая
Шрифт:
На стене первым попался Каушут-хану Курбан. Он только что выстрелил из ружья и, видно, попал в цель, потому что встал и улыбнулся хану.
Каушут увидел со стены, как спокойно пушкари в третий раз заряжали свои пушки, и вот снова заревели орудия. Раненых стаскивали вниз, к подножию стены. Там с лекарской сумкой суетился Табиб Ме-ледже.
Хан понимал, что положение становилось все тяжелее. За грохотом пушек не слышно было человеческого голоса, и хан, подобравшись к Непес-мулле, который лежал рядом с Курбаном, закричал ему в ухо:
— Что будем делать, мулла? Ребята начинают сдавать!
— Дать
Каушут-хан и сам подумал об этом. Его люди, никогда не видевшие пушек, как ни старались храбриться, все же робели перед пушками, надо сделать хотя бы короткую передышку, дать успокоиться воинам, прийти в себя.
Каушут-хан снял папаху и замахал ею, обратясь в ту сторону, где стоял Мядемин.
— Аха-ха-а-ав! Аха-ха-а-ав!
Крик Каушута утонул в грохоте. Но враг, хотя и не слышал голоса Каушут-хана, видел, как он размахивал папахой. Когда развеялся дым, показался высокий бунчук. Каушут снова повторил свое движение.
Грохот прекратился, пушки замолчали, и теперь стало видно, что они натворили. В руинах стонали раненые, плакали в голос родственники убитых.
— Ой, братишка!
— Вай, сыночек мой!
Повсюду раздавались возгласы несчастных.
Мядемин, как только увидел на стене Каушут-хана с поднятой шапкой в руке, решил, что тяжелые пушки сделали свое дело. Он подозвал сотника Мухамедэмина, велел откатить артиллерию, хорошо угостить пушкарей, сделать им богатый плов и отвести войско. Сам же, довольный сегодняшним днем, в хорошем расположении духа, пришпорил коня, направляясь к Аджигам-тепе. По дороге обратился к Мухамеду Якубу Мятеру:
— Не сразиться ли нам сегодня в шахматы?
Мятеру не хотелось портить настроение хану, и он сказал слова, которых тут же устыдился, потому что в душе у него не было этих слов:
— Хан-ага, еще не родился тот человек, который мог бы обыграть вас!
Мядемин от души рассмеялся.
— Не хочешь ли ты сказать, что, подобно Каушут-хану, после трех залпов из пушек мой противник начнет махать шапкой?
— Именно это я и хотел сказать, хан-ага.
Настроение Мядемина поднялось еще выше. Он взмахнул плетью с серебряной рукояткой.
— Эй, теке! — крикнул он Бекмураду. — Сегодня мы видели, как воюют текинцы, посмотреть бы, как они играют в шахматы!
Бекмурад-теке, хотя и грузен был, в одно мгновение оказался возле хана.
— Хан-ага, я не из тех текинцев. И зовут меня не Каушут-теке, а Бекмурад-теке.
— Говорят, большие и малые змеи одинаково ядовиты. Ты не исключение. Если хочешь, поставим фигуры на доску!
Бекмурад угодливо потер руки.
— Ай, хан-ага, раз уж на то ваша воля, можно и поставить, хотя куда мне против вас.
— Это почему же?
— Весь Хорезм знает, как вы играете!
Настроение хана подскочило еще выше.
— Ну, коли так, занимайся своими делами. — Он положил руку на плечо Мухамеду Якубу Мятеру. — Как думаешь, Мятер, когда они приползут с повинной?
— Не сегодня, так завтра, — ответил Мятер, немного подумав для вида.
— Но почему завтра?
— Пока они приберут убитых и раненых, может пройти день.
— Гм. Значит, не так уж много убито у них? —
Мухамед Якуб Мятер уже получил сведения. Он ответил сразу:
— Убитых тридцать семь. О раненых пока точно не известно.
— Тридцать семь? Кто посмел убить столько наших людей?
— У текинцев, хан-ага, тоже есть меткие стрелки.
Ответ разозлил Мядемина. Голос его изменился.
— Ты врешь, Мятер! У текинцев не может быть метких стрелков!
Мухамед Якуб, испугавшись ханского гнева, стал выкручиваться.
— Что поделаешь, хан-ага. Своим рабам аллах посылает разную смерть. Одним суждено умереть в Хорасане, другим в Серахсе.
Это немного успокоило Мядемина, и он вошел в свою походную палатку.
К одиннадцати часам утра семнадцатого марта стало известно, что из крепости едет к Мядемину посол от текинцев. Встретил его Мухамед Якуб Мятер, и они вместе отправились к хану. Войдя в палатку, Мятер начал докладывать, но хан выставленной ладонью подал знак: «Тише!» Его внимание было приковано к клетке с перепелкой. Он наслаждался верещанием перепелки. «Быт-был-лык, быт-был-лык», — захлебывалась птица, и хан замирал от удовольствия. Обернувшись к послу, Мухамед Якуб Мятер прошептал:
— Немного подождите.
Сейитмухамед-ишан попятился к выходу и там, за пологом, стал терпеливо ждать приглашения. Лицо ишана, недосыпавшего много ночей, было бледным, воспаленные глаза глубоко запали. Невдалеке от палатки нукер Мядемина держал под уздцы лошадь ишана. Вокруг сновали вооруженные люди, бегали повара, занятые приготовлением обеда для хана, и никто из них не обращал внимания на ишана. Сейитмухамед-ишан видел все. И здоровенных парней из личной охраны Мядемина и его поваров, и гончих собак, слонявшихся по площадке, и даже кованые расписные сундуки возле палатки. Особенно его внимание привлекла желтая пушка с черным дулом и круглые ядра возле нее. Ему показались эти ядра гораздо крупнее тех, что падали вчера в крепость. Пока он рассматривал эту пушку с ядрами, откуда-то явился толстобрюхий мужчина со смоляными усами. Краем глаза взглянул он на ишана и начал старой тряпкой протирать дуло пушки. Движения его были неторопливыми, и толстое брюхо явно свидетельствовало о том, что он презирает всякую работу. И говорил толстяк с каким-то пренебрежением, в нос.
— Эй, теке, что ты тут выставился?
Хотя это был лагерь врага, который пришел уничтожить крепость Серахс вместе с людьми, но Сейитмуха-мед не мог и во вражеском лагере позволить подобное к себе обращение. Он сказал:
— Я отвечу тебе, ленивец. Мы не «эй». Мы — ишан текинцев, и мы — не теке, а эрсары [93] , и потом, если посчитать годы, твой отец может оказаться моложе меня.
Сказавши все это, Сейитмухамед-ишан был уверен, что чистивший пушку человек тотчас же извинится и скажет: «Ишан-ага, я не знал, простите меня». Однако черноусый пузан рассмеялся.
93
Эрсары — одно из туркменских племен.