Книга сияния
Шрифт:
– Если вы хотите разузнать про Киракоса, вам следует спросить Майзеля, – сказал Браге. – Майзель все знает.
Майзель еще не навещал лабораторию, но на следующий день, ближе к вечеру, он там появился.
– Мэр Майзель, – низко кланяясь, произнес Ди. – Добро пожаловать в нашу лабораторию.
– Браге сказал, что вы хотели со мной поговорить?
– Да, действительно. Хотел. И сейчас хочу. Прошу вас, входите.
А этот Майзель производит впечатление, отметил для себя Ди. Ухоженный до невозможности, с аккуратно подстриженной черной бородой, в элегантно пошитой одежде неброских,
– Как идут дела? – осведомился Майзель. Будучи мужчиной в самом расцвете лет, он тем не менее носил с собой трость – подобно тому, как придворные-христиане носят на поясе рапиру. Ди знал, что евреям не дозволялось носить оружие.
– Лучше, чем можно было надеяться, – ответил Ди.
– Здравствуйте, герр Войтек, – сказал Майзель.
Карел был на своем обычном месте, где он уже сделался чем-то вроде постоянной принадлежности.
– Как Освальд?
Освальда разместили на первом этаже, где имелось небольшое, но уютное стойло для лошадей.
– Благодарю вас, герр Майзель, Освальд в добром здравии. Келли опять сидел за столом, но на сей раз читал книгу про людей, именуемых зороастрийцами, которые поклонялись огню и могли ходить по горячим углям. Остальные завсегдатаи в тот день, к счастью, отсутствовали.
– А как в последнее время в замке? – осведомился у гостя Ди.
– Императору стало трудно засыпать, – Майзель говорил довольно тихо. Приходилось подаваться вперед, чтобы расслышать его слова. – Он не очень хорошо себя чувствует.
– Ах какое несчастье. Что-то с конечностями, с желудком?
– Скорее с головой, с глазами. С ушами. Он видит и слышит то, что не всегда оказывается на месте.
– Весьма огорчительно, – Ди покачал головой. – А что он, к примеру, видит?
– Как будто в занавесях прячется кто-то с кинжалом в руке. Мелкие животные вокруг бегают. Порой императору кажется, будто он вместе с рыбами плавает под водой… – Майзель указал на стеклянный сосуд: – А это что?
– Это перегонный куб. Мы используем его для «сублимате». Видите ли, герр Майзель, мы берем твердое вещество, нагреваем его, и оно переходит непосредственно в парообразное состояние, после чего мы снова конденсируем его в твердую форму.
– А зачем?
– Все наши семь стадий включают в себя трансформацию. Или вы можете взглянуть на это как на разновидность кулинарии. В кулинарии смешиваются ингредиенты, части, способные образовать целое, то есть блюдо.
– Но ведь оно по-прежнему то же самое, только в иной форме? Келли оторвал глаза от книги и, выразительно подняв брови, дал Ди знак действовать осторожнее.
– На самом деле здесь смесь, состоящая из нескольких компонентов, и они в процессе нагревания вещества действительно трансформируются, – возвышенным тоном продолжил Ди. – Все очень сложно. Земля, ветер, огонь и вода. Алхимия – наука не для непосвященных. У нас есть свои тайны, и мы их храним. Но скажите, сударь, давно
– Не очень, – Майзель улыбнулся.
– Я слышал, Киракос из Армении, – не отставал Ди.
– Он армянин из Азербайджана, небольшой страны к северу от Персии и к западу от Каспия, на самом деле части Персии. Турки покорили Азербайджан, обратили Киракоса в рабство и привезли в Стамбул. Между прочим, их система рабства совершенно уникальна… – Майзель терпеть не мог сплетен и болтовни, презирал их и тем не менее открыто разговаривал с Ди, ибо они с раввином сошлись на том, что судьбы Юденштадта и алхимиков тесно связаны. – Чужеземных мальчиков-рабов, если они крепки телом, готовят к военной службе, а если они умны, воспитывают для руководства. В турецком обществе каждый мужчина утверждает себя заслугами, а не рождением, и великие фавориты или советники султана, вышедшие из рабов, нередко там преуспевают. Янычары – отборные телохранители султана, преданные ему до смерти, – все до единого рабы. Выходит, что в Оттоманской империи лучше быть рабом-чужестранцем, нежели вторым или третьим сыном султана, ибо о борьбе за наследство заботятся специально обученные палачи, которые немы и для удушения особ монаршей крови используют шнурки из красного шелка.
– Стало быть, Киракос был одним из одаренных рабов.
Майзель пожал плечами:
– Как мне кажется, он им по-прежнему остается.
– Но ведь он сбежал от турков, ища прибежища здесь, разве не так?
Майзель хитро прищурился:
– Да. Императору нравится в это верить.
– Так Киракос – турецкий шпион?
– Думаю, да, – ответил Майзель.
– Но ведь его страна была разорена турками.
– Он тогда был совсем еще мальчиком.
– И все забыл?
– Не думаю, доктор Ди, что Киракос хоть что-то забывает… – Майзель приложил ладонь к подбородку, огладил бороду и принялся задумчиво расхаживать взад-вперед. – Не позволите ли вы мне чуть-чуть пофилософствовать? Это допустимо?
– Конечно-конечно.
– Киракоса воспитали турки. Воспитание порой может быть весьма убедительным, а когда вы оказываетесь в ситуации, из которой у вас нет выхода, очень по-человечески бывает встать на сторону сильного.
Келли, делая вид, что полностью сосредоточен на книге, самым внимательным образом прислушивался к разговору. Майзель прохаживался взад и вперед по комнате, похлопывая ладонью по набалдашнику своей трости.
– Видите ли, доктор Ди, я слышал о пленниках, которые начинали так любить свои тюрьмы, что когда у них появлялась возможность их покинуть, наотрез отказывались.
– Очевидно, мэр Майзель, вы немало над этим размышляли, – сказал Ди.
– Да, действительно. Киракос меня интересует.
– Потому что он злой?
– Злой? Разве он злой? – Майзель немного помолчал. – Киракос циничен, а это, пожалуй, некая разновидность зла, нехватка сердечности, как сказал бы наш раввин, непомерное возвышение ума. Возможно, у каждого из нас есть возможность выбрать зло, однако у некоторых таких возможностей больше, нежели у остальных. Киракос еще не прошел настоящей проверки. Мне думается, нашего императора можно назвать злым.
– Император попросту глуп, – возразил Келли.