Книга сияния
Шрифт:
– Да. Я и об этом слышал. Ты не думаешь, что его собираются пустить в ход против меня?
– Нет, ваше величество. Все это из-за слухов о том, что горожане собираются разрушить Юденштадт, спалить его до основания, – вмешался Вацлав. – Вот зачем рабби Ливо создал голема.
– Не мели чепухи, Вацлав.
– Они намерены перебить всех евреев, – продолжил настаивать Вацлав.
– Пожалуй, об этом стоит подумать, – задумчиво произнес император. – Если раввин способен создавать жизнь, если такое возможно, то продлить жизнь для него, должно быть, сущая ерунда.
– Вполне резонно, –
– Будет весьма прискорбно, если вы позволите уничтожить Юденштадт, убить людей, которые вам служат…
– Тихо, Вацлав. Пожалуй, я бы не отказался немного перекусить… – Император дернул за веревочку, соединенную с колокольчиком на кухне. – И переодеться в новую одежду. Знаешь, короткие штаны в тон к тому плащу, который я недавно приказал украсить богатой вышивкой? Пошли за портным, который это сделал.
– Ваше величество… – слуга с кухни вбежал в галерею и низко поклонился.
– У меня сейчас настроение для чего-нибудь сладкого. Что-нибудь воздушное. Сладкие пироги.
– Потребуется время, ваше величество, чтобы их испечь.
– Тогда не мешкай. Что, ничего под рукой нет? Подогрейте яблоки, запеченные в тесте, оладьи с черникой, медовые пирожные, айву, прокипяченную в сахарно-розовой воде, варенье из фиалок и примул, медуниц и левкоев, любые засахаренные цветы и все, в чем есть мед.
– Ваше величество, – опять вмешался Вацлав, – евреи…
– Сделать человека, – сказал Рудольф, – весьма серьезное достижение. Но это не механическая игрушка?
– Он создан из глины, – ответил Вацлав. – Только из глины.
– Он ходит и говорит?
– Ходит, сир, но не говорит. Он очень силен. Как я слышал, стоит целых двенадцати солдат.
– Что? Стоит двенадцати солдат? Но ведь евреи не воюют, – щеки императора раскраснелись. – Пошлите за этим искусственным человеком. Я должен сам его увидеть. И за раввином. Да-да, конечно, за раввином тоже.
– А что же пара алхимиков, ваше величество? – отважился напомнить Киракос.
– Алхимики пусть продолжают работать. Я хочу, чтобы все в этом городе занимались тем, чтобы дать мне вечную жизнь. Да, и доставьте сюда того портного, который работал над моим последним камзолом. И пусть готовят печи на кухне – печь придется много.
– Тот портной на самом деле… еврейский сапожник…
– Да что ты такое несешь, Вацлав? Сапожник, который портной, который на самом деле еврей?
– Не сам портной – сапожник, – поправил Киракос, – а его прекрасная жена.
– Значит, жена еврейского сапожника – тот самый портной, вернее, портниха, которая сшила мой камзол? Чем же все это закончится? Евреи захватят власть?
– Она самая красивая женщина в Праге, – заметил Киракос.
– Самая красивая женщина в этом городе, которую я ни разу в глаза не видел? Самая красивая? Я должен оценить ее красоту. Приведите ее ко мне, и раввина тоже, и еще эту штуковину… ну, голема. Подумать только – все это происходит прямо у меня под носом, а я и ведать ни о чем не ведаю! Где был мой двор? Что они там вообще делают? А совет – он сегодня собирался? Где этот тошнотворный
Император вскочил с кресла и заметался по галерее.
– А эта швея, еврейка, – что у нее самое привлекательное?
– Никто ее настолько подробно не видел, ваше величество, – ответил Вацлав.
– Ее лицо, – сказал Киракос, – и ее тело.
– Но ведь это получается все, разве не так? Я должен ее увидеть. Я должен ее получить.
– Она никуда не ходит без своего мужа. Их обычаи…
– Да будь ты проклят, Вацлав! Скажи, Киракос, как это тебя угораздило на нее наткнуться?
– Киракос прячется за стенами их купальни и подглядывает, ваше величество.
– Ничего подобного.
– А ты, Вацлав, как ее высмотрел, могу я спросить?
– Я знаю Рохель с детства, ваше величество.
– Рохель, значит, – осклабился Киракос.
– Теперь все ясно, – объявил император. – Это целый заговор с целью держать меня в неведении. Где этот мерзостный служка? На кухне должно быть хоть что-нибудь, что я смог бы съесть прямо сейчас. Варенье, кусок хлеба… И Пуччи сюда… нет, сперва певцов, пусть они исполнят «Первую книгу мадригалов» Монтеверди. Музыкантов, этих змеев свернувшихся, весь мой оркестр. Горячее вино с пряностями. Ну, живо.
– Ваше величество, а вы бы не хотели немного отдохнуть? Позвольте мне помочь вам улечься в постель.
– В постель, Вацлав? Я не хочу в постель. Сейчас день, и я собираюсь познакомиться с самой красивой женщиной в Праге. Больше того, я должен познакомиться не только с этой еврейкой, но и с человеком-големом – и ты смеешь предлагать мне улегся в постель? Вот ее я точно в постель уложу. Значит, она замужем? Тем лучше. Как насчет права первой ночи, которое прежде супруга всегда принадлежит дворянину, королю, боже ты мой, императору?!
– Этот старый обычай, ваше величество, уже давно вышел из моды.
– В самом деле, Вацлав? А у меня не вышел.
21
Голем Йосель, обладая силой двенадцати солдат, занимался женской работой. Он мешал овсяную кашу, потрошил кур и рыбу для обеда в Шаббат. Йосель подмел дом раввина метлой из маленьких прутиков, а затем, ползая на четвереньках с тряпкой в руках, отдраил все полы. Он отчистил песком горшки, убрал пепел из очага, высыпал его в компостную кучу, которую еженедельно переворачивал. Отнеся помойные ведра к реке, голем тщательно отчистил их остатками пепла, после чего вымыл и снова расставил под кроватями ночные горшки. Затем он ведрами натаскал воды из колодца во внутреннем дворе, вымыл ею тарелки, вытер их и расставил по своим местам в буфете. Дальше Йосель занялся дровами – нарубил поленьев, составил поленницу и принес хворост из леса. Он также присматривал за детьми, играл с ними во всякие игры – в кости и камешки, в кегли, в лошадку, роль которой исполнял он сам. Йосель провожал женщин до синагоги, дожидался их там, чтобы проводить обратно до дома, ибо, хотя он и считался кем-то вроде евнуха, на женскую половину синагоги ему заходить не дозволялось… равно как и на мужскую.