Книга сияния
Шрифт:
– А зачем Майзелю тратить столько денег на одежду, если голем скоро умрет? – Рохель сама не знала, почему она так расстроена.
– Да, это странно. Но я тоже кое-что знаю про эти вещи, жена. Уж поверь своему супругу.
– Но это несправедливо! – Рохель никак не могла опомниться.
– Рабби дал ему жизнь. Когда придет время, он ее заберет.
По щеке Рохели скатилась слеза.
– Я знаю, ты оплакиваешь каждую упавшую птичку и каждого маленького зверька, – Зеев наклонился поближе к Рохели, касаясь ее своей бородой, отчего по всему ее телу побежали мурашки. Молодая женщина быстро отстранилась. – У этого бедняги нет души. Ладно, я должен выяснить насчет кожи.
Он надел плащ, натянул на голову капюшон и шагнул к двери.
– До свидания, жена.
Зеев закрыл дверь. Обхватив себя руками, Рохель подошла к зеркалу,
– А, хорошо, ты уже начала. Я деньги забыл. Как тебе чечевица на обед?
– У нас всегда чечевица, муж мой.
– И это гораздо больше того, на что мы рассчитывали сегодня утром. Карел может заглянуть. Скажи ему, чтобы заходил ближе к вечеру. Вместе с этим своим мулом – ты ведь знаешь, он с ним разговаривает. В один прекрасный день мул может ему ответить, и я не думаю, что Карел хоть немножко этому удивится. Чечевица с луком согреет нам животы. Чем раньше мы закончим с одеждой, тем скорее нам заплатят, а чем скорее нам заплатят, тем раньше мы станем лучше питаться, а чем раньше мы станем лучше питаться – чем раньше ты станешь лучше питаться, жена… – Зеев многозначительно вскинул брови. – Майзель, он человек надежный – в отличие от императора, который не платит своим астрономам, Браге и Кеплеру. Браге, конечно, богат, а вот Кеплер месяцами не получает жалованья. Я собственными ушами слышал, что порой у них там в замке на кухне даже и приготовить нечего. Кроме как для самого императора. Хотя и так бывает – утром ничего, а вечером чечевица. Скажи мне что-нибудь, жена.
– Муж мой. Ты мой муж.
О радость, Бог ей помог. В этот момент Рохели было просто невыносимо.
– Конечно, я твой муж. А кто еще стал бы твоим мужем? Ты пришла ко мне только с твоими искусными руками. Никакого приданого я не потребовал. Еще раз до свидания.
Только с ее искусными руками. С одной стороны, Рохель была благодарна Зееву, что ей не пришлось отправляться в работный дом, но с другой… Она вдруг забыла, как выглядит Йосель. И с волнением постаралась вспомнить. Серо-голубые глаза, смуглая кожа, черные волосы. Несмотря на тряпье, которое он носил, была в нем какая-то аккуратность. И, несмотря на обстоятельства его создания, Йосель был в своем роде самым лучшим, он так сильно отличался от всех остальных. Рохель тоже отличалась. А если вспомнить, что этот мужчина не болтал языком – потому что языка у него вовсе не было – и не стал бы обрушивать на нее бесконечный поток слов, то он казался просто подарком.
Рохель подошла туда, где лежал Йосель. Очертания его тела все еще были видны в пыли – по сути, так же ясно, как вырезка из бумаги. Стараясь ступать как можно аккуратней, чтобы не стереть подолом своих юбок края силуэта, Рохель вошла в его отпечаток. И с удовольствием легла. Она позволила себе устроиться внутри контура тела Йоселя, потягиваясь как кошка. Так она оставалась довольно долго, одновременно наслаждаясь уютом и возбужденная собственной смелостью. Однако к тому времени, как Зеев вернулся со своей деловой прогулки, Рохель уже чинно сидела на стуле, как и подобает замужней женщине. Она тщательно подмела пол, вскипятила свежую воду для мытья, а теперь смотрела на очаг, желая, чтобы тот с ней заговорил. Если Ха-шем являлся Моше в горящем кусте – почему бы Ему не дать о Себе знать из ее очага? Рохель не любила огонь с тех самых пор, как бабушка рассказала ей про резню. Огонь всегда был ее врагом, и все же этим вечером угли светились подобно рубинам. Добродетельная женщина ценой много выше рубинов, не в этом ли был весь смысл? Добродетельная женщина – жемчужина несравненная. Во времена древних израильтян развратных женщин побивали камнями. Разве Лия ей об этом не напоминала?
– Посмотри-ка, жена, что я тебе принес.
Мед и изюм? Голубую тарелку? Прелестный фартучек, серебряный наперсток, резной деревянный дрейдель?[42]
Зеев протянул ей курицу. Когда-то эта курица была жива и прекрасна – Рохель могла его в этом заверить. Крошечные глазки-бусинки птицы были плотно зажмурены, словно она не хотела видеть собственной смерти. Зееву еще только предстояло понять, что она совсем не ест мяса.
– А завтра мы получим кожу. Она будет мягкая, податливая, просто мечта любого работника, податливая как масло, послушная игле
– Секстантом?
Если бы он только перестал болтать, мысленно взмолилась Рохель.
Зеев снял плащ, повесил его на крючок и подошел к очагу, растопырив замерзшие пальцы. Перчаток он не снял, но поскольку перчатки были без пальцев, их можно было не снимать даже за работой.
– Сделанный из двух стержней и дуги, жена, секстант замеряет положение звезд относительно горизонта и других звезд. Именно так астрономы составляют карту неба; это одно из новых изобретений. Кеплер и Браге намерены найти все звезды, а некоторые говорят, даже поговорить с Богом.
– А…
Рохель порой пользовалась циркулем геометра, чтобы набросать шаблон вставки под рукавом или прикинуть, насколько широки должны быть талия и край юбки.
– Все инструменты принадлежат Браге, а он очень скуп. А Кеплер очень беден. Но Браге в ладах с числами, а Кеплер в ладах с новыми идеями. Они нужны друг другу, но терпеть друг друга не могут. Как тебе такое партнерство? А у алхимиков, говорят, дела идут полным ходом. И ты посмотри, только посмотри, что еще у меня есть! – и Зеев показал Рохели мешочек.
«Пуговицы», – пришло ей на ум.
– Чечевица, как я и обещал. Давай, сунь туда руку, пощупай, какая она скользкая.
Рохель сунула туда руку и на самом дне тканевого мешочка со скользкой чечевицей нащупала тонкую полоску ткани. Она ее вытащила. Это оказалась ленточка, зеленая ленточка.
– Для тебя, – Зеев улыбнулся, присел на камни очага, очень довольный собой. – Ну и денек был, жена, должен тебе сказать. Я видел людей, у которых нет укрытия от дождя, которые вынуждены жить в грязи прямо на улице, людей, у которых нет ни семьи, ни друзей. Нам повезло, что у нас есть еда в желудках и крыша над головами.
Рохель смотрела на потеки дождевой воды, образующие узоры на стене. Щели между стеной и полом они подоткнули тряпками, которые приходилось каждый час отжимать. Даже у камина Рохели приходилось оставаться во всей одежде – в серо-коричневой юбке, и в свадебной юбке тоже. Она вспомнила свою первую брачную ночь и как тогда ни один предмет в этой комнате не принес ей утешения. Но теперь эти предметы составляли ее жизнь. На столе лежали ее ножницы, ее серебряная игла, ее деревянный наперсток, почерневший от времени. Свеча в оловянном подсвечнике освещала рулон серо-голубого шелка, который следовало завернуть в ткань от пыли, прежде чем убрать в шкаф. Рохель так мило расставила скудный набор блюд и кувшинов на полке. Повсюду, подобно букетам, из глиняных сосудов торчали связки сушеных трав. Ряд деревянных форм для башмаков, который прежде так пугал Рохель, теперь казался чем-то дружелюбным: их очертания напоминали человеческие лица и тела, крошечные деревья, мосты и лошадей. Казалось, их комната была сама по себе целым городом с небольшим леском по ту сторону. Длинное зеркало множило этот город, раздваивало его – получалось как две стороны Праги по обе стороны реки. Весной Рохель вместе с другими женщинами пойдет в Петржинский лес по грибы. Заглянув за ворота замка, они увидят тюльпаны. Все будет замечательно. Никакого несчастья не случится. Жемчужина несравненная. Перл, жена раввина, – она поможет Рохели стать доброй женой, как ей предназначено, женой трудящейся, которая чистит кастрюли, жарит ягнятину, латает одежду и превыше всего ставит своего мужа.